Виктор Ночкин - Власть оружия

— Есть, а как же. Есть мастерские, — обнадежил Игнаш, — не знаю, законные они или как. Но обо мне от того места слух не должен пойти, это твердое правило. К вам-то в цех никто не придет виноватого искать. Вот и ко мне пусть никаких вопросов. Чтоб никто не знал, что я в деле.

Йоля слушала, запоминала, как было велено, и заодно брюхо набивала. Когда еще такого поесть дадут… Это сейчас, при гостях Мажуга добрый, а так-то вообще наказать обещался.

— Ну а ежели там следов не сыщется? — спросил Курчан. — Куда дальше тогда?

— Тогда я ничем вам помочь не могу, — отрезал хозяин. — По всей Пустоши колесить с вами мне не резон, вона — Астах грозится. Дом без присмотра надолго не кину. Сколько положите награды, если след сыщется?

— Следа мало. Ты с нами поедешь, а ну как снова рас… расс… — Самоха запнулся, глядя в пустой стакан. — Расследование какое потребно?

Мажуга налил еще.

— Если с вами поеду, что тогда?

— Пять золотых.

— Мало.

— Не мало, ты чо, Игнаш? Тебе и делать ничего не надо, токо вора сыщи. Дальше мы уж сами.

— Мало, потому что вы за поимку Графа сколько назначили?

Йоле стало скучно. Подвыпившие пушкари принялись доказывать, что они за Графа сотню сулили, потому что думали, будто он цеховые деньги увез, а раз он без денег, то и платить сотню не за что, пять золотых — и то слишком даже щедро. Мажуга упирал на то, что пропавшее оружие стоит больше, чем украденная Графом казна, значит, то же самое получается, так на так — ракетная установка против денег, стало быть, пятнадцать золотых дело стоит. В разгар спора явилась Ористида, сказала: переговорщик Астахов пожаловал, мнеты принес, задаток.

Явился давешний мужичок. Он уже был готов к тому, что сцена ему не понравится, потому что видел лагерь карателей у холма, там было весело, Мажуга приказал угощать «гостей», пушкарям снесли выпивку и снедь — «от хозяина», так было вело работникам сказать. Так что и зрелище цехового начальства, выпивающего с Мажугой, переговорщика не удивило. Самоха, хоть и досадовал на Ржавого, который в Харькове рассказал ему не все детали относительно дела с трубой, однако теперь уже был пьян и помалкивал, пока переговорщик отсчитал задаток.

— Вот и славно, — кивнул Мажуга, — худой мир лучше доброй ссоры, так предки говорили. Передай Астаху, что работников может хоть завтра засылать, пусть размечают трассу, копают… ну, в общем, пусть трудятся. Полосы в двадцать шагов шириной довольно будет?

— Нам же еще транспорт подвести, кран подъемный, самоходы с грузом, да сварку протянуть, да то, да се. Двадцать мало.

— Сорок шагов? Пятьдесят? Я согласен на любую потраву посевов, мне бы только сразу уточнить, сколько. Для порядку. Как трассу наметим, так огородим ее, мои люди туда больше ни ногой, будет как бы астахова земля. Правило своим такое скажу.

— Правило… — протянул переговорщик. — У тебя, Мажуга, завсегда по правилам. Нет бы по-людски…

— По-людски — это как, со стрельбой и разором? Как твой хозяин других фермеров сгонял с земли? Нет, со мной так не будет, а будет по правилам. Хочешь, садись, выпей с нами. Нынче ты мой гость.

— Не с руки мне в твоем дому веселиться, — с некоторым сожалением отказался переговорщик, оглядывая богатый стол. — Поеду, Астаху твои слова перескажу.

— Ну, как знаешь, — равнодушно напутствовал его Ржавый, снова берясь за бутыль.

Йоля тихонько шепнула:

— Слышь, дядька Мажуга? А он с тобой выпить отказался, это ж знак такой? Что враги вы?

Ржавый кивнул. Доброй ссоры у них с Астахом не вышло благодаря удачному появлению харьковских карателей, но мир вышел очень худой.

Когда стемнело, Самоха уже окончательно окосел, время от времени принимался заговариваться, бранил призренцев, потом многословно объяснял, что без них Харькову теперь не бывать, потому что, как учредили Цех Призрения, житуха пошла паршивая, а без призренцев того хуже сделается, а кому охота жить хуже, чем паршиво? Курчан держался бодрее, да он и выпил раза в два меньше старшого. Наконец решили застолье заканчивать. Хозяин предложил пушкарям переночевать в доме, те ответили, что возвратятся в лагерь, Курчан объяснил, что ему еще вечернюю поверку устраивать. Когда вставали из-за стола, Мажуга крепко взял Йолю за плечо и бросил тихо:

— А нож-то вернуть не позабудь.

Девчонка вытянула из-под рубахи припрятанный ножик и с недовольной гримасой положила на скатерть. Когда ворота за харьковскими заперли, Мажуга этот ножик ей припомнил.

— Я же сказал: без спросу не брать ничего, это правило.

— А я не обещалась твои правила исполнять. Ножик верни, «шершень» верни… а жить как? Меня всякий обидеть норовит, чем отобьюсь?

— Да уж не столовым ножиком. Он же тупой.

— Уж я б отточила. Оружию-то дашь какую? Не то не поеду с тобой, дядька. Страшно без оружия в дороге.

— Будешь мои правила выполнять, куплю тебе что подходящее. А теперь — бегом спать. Завтра с рассветом подниму.

— А я еще не соглашалась с тобой ехать… — затянула было Йоля, но Мажуга уже шел прочь, даже не оглянулся.

Тогда она зевнула и побрела в уже знакомый чуланчик. Цепи с замками там уже не было, хотя она хорошо помнила, что зашвырнула железяки под лавку. Как-то без вопросов прошло — то на цепи держали, а как освободиться сумела — никто не припомнил, будто так и нужно было. В этот раз Йоле снилось оружие.

Разбудил ее Мажуга, тряхнул пару раз за плечо и сказал:

— Вставай, пора.

Йоля мычала, пыталась сбросить руку, но Игнаш не отставал, пришлось открывать глаза.

— Умывайся, выходи на двор.

Йоля села, потерла глаза. Игнаш уже ушел, зато в комнатенку заявилась Ористида:

— Вставай-ка, соня, да шагай за мной, живо давай!

— Чего живо! Спать охота…

Йоля не привыкла к таким ранним подъемам. Промышляла она в Харькове допоздна, зато и спать поутру привыкла.

— А ну, живо давай! — рассердилась тетка. — Некогда мне с тобой, хозяйство ждать не будет. А ну-ка…

Пришлось подниматься, потому что Ористида уже наладилась стаскивать с лавки за волосы. Увернулась Йоля, конечно, легко, но вставать все же пришлось. Почесываясь, побрела за теткой, та показала, где умыться ледяной водой, потом потащила во двор. Мажуга уже поджидал возле сендера, рядом топтались несколько работников. Ржавый потянул Йоле ремень. Ремень был отличный, с тонкой медной пряжкой, с подвешенными на петлях кожаными кармашками и сумочками, Йоля перетянулась ремнем, одернула складки.

— Хорошая штука, дядька, к такому бы кобуру привесить да ножны. Давай, что ли, оружию. Ты обещал.

Мажуга, не отвечая, обошел девчонку кругом, оглядел, нахмурился. Велел ждать и ушел в дом. Вернулся со свертком. К полному йолиному разочарованию, ни ножа, ни пистолета не принес, протянул темный плащ: