Сергей Михайлов - Трещина

Буквально за три дня Павел Девяткин подготовил подробный отчет о результатах исследований, проведенных его группой, где детально изложил свое толкование событий, происшедших со злосчастным автобусом, и снова привел версию о разрыве временной оси, теперь уже снабженную доказательствами. Упоминались в отчете и источники полученной Девяткиным информации, то есть Мухин и Буханцов, а Мухин (который, кстати, по недоразумению находится сейчас в психиатрической клинике), помимо всего прочего, фигурировал в научном труде еще и в качестве одного из главных участников трагических событий.

Специальная комиссия тщательно изучила отчет и пришла к единодушному мнению, что на этот раз версия требует более пристального внимания. Решено было командировать двух членов комиссии в психиатрическую клинику для встречи с Мухиным. По просьбе руководства НИИ третьим взяли Павла Девяткина.

Утром второго июня в кабинет профессора Скворешникова вошли трое мужчин респектабельного вида.

– Профессор Скворешников? – осведомился представительный гражданин с длинными седыми усами.

– Чем могу служить? – настороженно спросил профессор, вставая навстречу гостям.

– Здравствуйте, Валерий Афанасьевич, – протянул руку гражданин с усами. – Мы по делу.

Профессор руки не подал, более того, он отступил назад и спрятался за кресло.

– С кем имею честь? – снова спросил он, внимательно рассматривая гостей.

Озадаченные приемом, трое мужчин переглянулись. Вперед выступил Девяткин.

– Товарищ профессор, – с жаром начал он, – мы работаем над разрешением одной загадочной проблемы. Нас интересует ваш пациент, некто Мухин.

– Мухин? – переспросил профессор. – Мухин, Мухин… А, Мухин! Как же, помню. Конченый тип. И к тому же алкоголик. Абсолютно неизлечим.

– Вот как? – гости снова переглянулись.

– Предъявите, пожалуйста, ваши документы, – вдруг попросил профессор.

– Да, да, конечно, – последовал торопливый ответ, и на стол легли три маленькие книжечки.

– Гм… – промычал профессор, с пристрастием изучая удостоверения и искоса поглядывая на их владельцев. – Ладно, будет вам Мухин. Вам он нужен лично или достаточно разговора со мной? Я его непосредственно наблюдаю.

– Лично, если можно, – ответил мужчина с длинными усами.

– Ладно, – махнул рукой профессор. – Но одно условие: встреча должна происходить в этом кабинете и в моем присутствии.

– Знаете ли… – Девяткин замялся. – Разговор предполагался тет-а-тет…

– В таком случае – до свидания! – отрезал профессор и отвернулся к окну.

– Мы согласны, – сдался мужчина с усами. – Но то, что вы услышите, не должно проникнуть за стены этого кабинета. Дело секретное. Знаете ли…

– Молодой человек, – с укоризной произнес профессор, глядя на гостей поверх очков, – я уже десять лет занимаюсь секретной работой. Вы, видно, не знакомы со спецификой нашего учреждения?

– Не пришлось как-то познакомиться, – буркнул третий гость, до сих пор молчавший.

– Так-то, – назидательно произнес профессор. – Ждите, будет вам Мухин.

Профессор вышел, а через четверть часа вернулся с Мухиным. Двух санитаров предусмотрительный Скворешников оставил за дверьми кабинета.

– Так будет спокойнее, – заговорщически шепнул профессор Девяткину.

Мухин был мрачен сильнее обычного и совершенно безразличен к окружающему. Он осунулся и похудел, глаза его были тусклы и бесцветны.

– Вот, получите, – сказал профессор, кивнув на пациента.

Разговор затянулся на два часа. Девяткин попросил Мухина рассказать все, что с ним произошло, начиная с семнадцатого мая. Мухин, сначала недоверчиво и с неохотой, а затем, чувствуя неподдельный интерес к себе со стороны троих незнакомцев и все более и более воодушевляясь, в который уже раз поведал свою историю. Рассказ Мухина подействовал на троих мужчин, а в особенности на Девяткина, как сильно возбуждающее средство. Тут же по окончании рассказа на Мухина посыпался град вопросов. Гости желали знать абсолютно все, а Мухин рад был поделиться своими горестями и тревогами со странными незнакомцами. На вопрос же, каким образом Мухин объясняет все происшедшее с ним, тот только пожал плечами и, устремив взгляд в пол, ответил:

– Сначала я было подумал, что перебрал тогда с дружками, пили ведь какую-то химию, а потом, когда протрезвел, понял – нет, не химия здесь виновата. Чертовщина какая-то со мной приключилась, вот что я вам скажу. Думал сначала, что умом тронулся, но слишком уж все это похоже на правду.

– Как – на правду?

– А вот, видите? – Мухин наклонился и нащупал на голове почти уже зажившую ссадину. – Это я заработал тогда еще, когда в сарае головой о бревно трахнулся. Думаешь, сам себе башку расцарапал, чтоб поверили?

– Что вы! И в мыслях подобного не было, – ответил за всех Девяткин.

– Так вот, если и эта шишка, и все, что со мной приключилось, было на самом деле, то и получается, что это правда. Слишком уж все по-настоящему происходило. А как объяснить, я и сам не знаю. Может, какая-нибудь разновидность цыган объявилась? Ведь до сих пор же, говорят, кочуют, лоботрясы.

– Исключено, – категорически отрезал мужчина с усами. – По вашим же словам выходит, что это были настоящие первобытные дикари.

Профессор слушал все это, широко открыв глаза и высоко подняв брови. Он совершенно не ожидал, что незнакомцы с такой серьезностью отнесутся к россказням этого шута. Не могли же нормальные люди принимать бред сумасшедшего за чистую монету! А если могли, значит…

– Извините, я на минуту, – виновато улыбнулся профессор и стремительно вышел из кабинета.

Разговор продолжался. Павел Девяткин и два члена спецкомиссии выясняли все новые и новые подробности, причем весь диалог записывался на портативный магнитофон, предусмотрительно взятый Девяткиным из дома.

– А как на все это смотрит наука? – спросил Мухин, улучив свободную минуту в непрерывном потоке вопросов.

– Наука? Гм… – мужчина с усами задумался. – Не знаю, как смотрит наука, а мы – я думаю, мои коллеги согласятся со мной -считаем, что автобус марки "Икарус", и вы в том числе, семнадцатого мая сего года совершенно невероятным образом проникли в эпоху, отстоящую от наших дней на сто тысяч лет, а потом вы тем же путем вернулись обратно.

Последние слова усатого члена спецкомиссии слышал профессор Скворешников, входивший в тот момент к себе в кабинет во главе пяти здоровых санитаров.

"Свихнулись, – окончательно утвердился в своем мнении профессор. – Все до одного".

– Вот что, товарищи ученые, – громко произнес профессор, останавливаясь посередине кабинета. – Я долго слушал ваш бред и, как врач, пришел к выводу, что ваше место здесь, в этой больнице. Я, знаете ли, не один год сталкиваюсь с такими, как вы, и немало наслушался на своем веку всякой чепухи, так что распознать больного с расстроенной психикой для меня не составляет труда.