Андрей Ерпылев - Город каменных демонов

А потом потекли годы без единого близкого лица вокруг. Я продолжал любить всех, но любил ли кто-нибудь меня?

Гражданские, военные, военные, гражданские… Менялись мундиры, фасоны платьев, котелки пришли на смену цилиндрам, а потом, в свою очередь, сменились кепками и фетровыми шляпами… Какое-то время царил культ разлапистого креста, смутно напоминавшего мне что-то из прошлой «жизни», а потом он надолго был вытеснен пятиконечной звездой.

Я не обижался на озорных мальчишек, засовывающих всякую ерунду мне в руки или под локоть, влюбленных девушек, рисующих сердечко у меня на груди, даже на каких-то туристов, намотавших мне на шею красно-белый шарф и надевших на голову мягкую рогатую каску. Пусть веселятся – от меня не убудет. Я с удовольствием присоединился бы к ним…

И вот буквально вчера я увидел ее…

В своей короткой жизни Лео любви к женщине не познал – он был чересчур мал для этого. Роберт, напротив, познал любовь неоднократно, но много ли было романтики в тех дебелых крестьянках, ширококостных прачках и молочницах, вертлявых француженках и сухопарых австриячках? И вообще: где проходит грань между любовью, инстинктом продолжения рода и обычной похотью?.. Как хорошо, что я далек от всего этого… Но та девушка, что остановилась напротив меня, была не человеком. Это был ангел, спустившийся с небес, чтобы осенить радостью и меня, каменного. Я влюбился сразу и навсегда, забыв о пропасти между нами. А когда она прикоснулась к моей руке…

5

Вера лежала в своей «гостевой» постели без сна, закинув обнаженные руки за голову и глядя в темноту.

Не совсем хорошо получилось с этим обмороком на площади… Кто же знал, что «матерая журналистка», которой она себя сама считала, так отреагирует на труп? Правда, труп этот сильно походил на продукт, вышедший из гигантской мясорубки, но все-таки…

Еще более неловко стало, когда вокруг «бедной девочки» захлопотала, оттесняя «неотесанных мужланов» за двери, Татьяна Михайловна, встревоженная, словно наседка, растерявшая выводок цыплят и теперь трясущаяся над последним. Появились какие-то капли, совершенно не нужный сейчас нашатырь…

Честно говоря, пришла девушка в себя еще по пути к машине Петровича, на руках у соседа. Уже тогда нужно было вежливо извиниться и недвусмысленно приказать поставить себя, любимую, на ноги. Но Веру так давно никто не носил на руках… Это было так восхитительно – чувствовать себя маленькой девочкой на руках большого и сильного мужчины… Пришлось притвориться.

«Да-а… Неплохо вы начинаете, Вероника Юрьевна… – прошелестел в ушах бестелесный голос, весьма смахивающий на маркеловский. – Всего второй день на новом месте, а уже обморок, романтическое приключение… Серьезнее нужно быть…»

Шеф, как всегда, прав. Даже если спокойно спит в данный момент за сотни километров отсюда и в ус не дует. Он в него никогда не дует. У него, собственно говоря, и усов нет… Или есть?.. Конечно же, есть… Как у Бисмарка… Или Чапаева… Откуда здесь Чапаев… он же утонул… а тут даже реки нет…

Вера рывком вынырнула из сладких волн сна и распахнула глаза.

Металлические стрелки, поблескивающие на скудно освещенном циферблате настенных часов, показывали второй час ночи. Летние ночи коротки – скоро светать начнет…

Девушка сладко зевнула и протерла слипающиеся глаза. Все, все, спать… Только ноутбук убрать в сумку, чтобы на виду не стоял, и – спать.

Вера нехотя выбралась из нагретой постели, выдернула вилку блока питания из сети и сунула тяжелую, теплую от долгой работы, коробку компьютера в чехол.

По полу из щели между неплотно прикрытыми шторами протянулась яркая дорожка лунного света.

«Полнолуние сегодня, что ли? – Журналистка прошлепала босиком к окну. – Нужно шторы задернуть, а то мешать будет…»

Она потянула на себя тяжелую портьерную ткань, борясь с кольцом, зацепившимся где-то в невообразимой для современных квартир высоте. Взгляд непроизвольно упал на тот самый пятачок брусчатки, который вечером освещался одиноким фонарем.

Сейчас фонарь не светил, но сглаженные временем булыжники мягко серебрились под луной. Девушке показалось, что в тени у противоположной стены кто-то стоит и смотрит на ее окно.

«Кто бы это? – подумала Вера, чувствуя, как быстрее забилось сердце в груди. – Неужели сосед?.. Что ты, дурочка! Серьезный человек, ученый… Будет он под окнами торчать в такой час…»

Юная женщина отвела взгляд и вздохнула: как все-таки близка молодости романтика-Минуту спустя глаза ее сами собой повернулись к окну, но ничего уже в чернильной лунной тени разглядеть было невозможно…

А в нескольких метрах от томящейся девушки работал за письменным столом Евгений.

Он и не думал идти в такой час на улицу, да еще стоять под окнами. Честно говоря, он и не знал, какое окно на длинном фасаде дома относится к Вериной комнате, а какое – к его собственной. Хотя утверждать, что о существовании «спасенной» он позабыл начисто, было нельзя.

Конечно же, он думал о ней все часы, пролетевшие с дневного происшествия. Старался избавиться от «разлагающих» мыслей, гнал их, но ничего с собой поделать не мог. Слишком уж хорошо помнили руки легкое, но сильное и гибкое тело молодой женщины, по-прежнему витал в воздухе тонкий, почти неуловимый аромат ее духов, словно продолжали касаться щеки шелковистые волосы…

Женя поймал себя на том, что мечтательно смотрит куда-то в стену уже полчаса, а ручка тем временем сама собой, вроде бы без участия безвольной руки, выводит на листе бумаги какие-то причудливые завитки, складывающиеся в абрис милого лица…

«Это черт знает что! – смущенно ругнулся он про себя, отшвыривая предательское стило. – Вместо того чтобы обобщить массив накопившихся данных, рисуем портреты!.. Интересное кино!»

Молодой ученый схватил испорченный листок с намерением скомкать его и запустить в огромную, псевдокитайскую напольную вазу, заменявшую ему привычную корзину для бумаг, но рука не поднялась.

Прислонив незаконченный портрет к стопке книг, Евгений откинулся на спинку стула и принялся разглядывать свое творение, придирчиво выискивая огрехи в идеальном образе.

«Нет, – думал он. – Не красавица. Совсем не красавица. Глаза расставлены чуть шире, чем нужно бы… Нос длинноват… А губы? Нет, определенно не красавица…»

Но почему-то и нос, и губы, и большие глаза, опушенные длинными ресницами, – все казалось таким милым и притягательным… Незаконченность даже увеличивала сходство с оригиналом и одновременно делала существо, изображенное на портрете, каким-то возвышенно-неземным.