Леонид Бутяков - Меч Владигора

Народ, собравшийся возле скоморохов, не удержался — захохотал. «Тарабарский» язык, разумеется, не нуждался в переводе.

Внушительным басом вступил дед:

Как услышала Малека от сыночка выкрикон,созывала всех зверека: «Заспасите! Убивон!»     И звереки прибегали,     И Грозеку топотали,     топоточили-топты     все Грозекины хвосты!Отпускала тут Грозека     Малмалека из зубов,шлямго прыталась Грозека     в темень-темину кустов.

Внучка продолжила изображать — и голосом, и забавными ужимками — невиданного Малмалеку.

Малмалека всех зверека от души спасидарили любимейшей Малеке, заслезинясь, лопотил:«Разлюбимая Малека, никогда не закатюв те краюхи, где Грозека крандыётся на путю!»

Концовку песенки (как стало ясно, весьма нравоучительной) дед и внучка громко пропели вдвоем:

Лучше слухаться Малекуи на свете долдыхасть,чем в Грозекину пузекураньше времени попасть!

Дружный хохот зрителей еще пуще раззадорил скоморохов. Вряд ли они собирались устраивать представление в столь поздний час, все получилось как-то само собой. Но они, вероятно, почувствовали, что и обозникам, притомившимся в долгой дороге, и дружинникам, издерганным недавними треволнениями, сейчас просто необходимо расслабиться, выплеснуть из себя напряжение трудного дня. Поэтому старик-гусляр, не прерывая струнный перебор, подмигнул внучке и выдал замысловато-залихватский мотив, отдаленно напоминающий тревожные звуки набата.

Молодуха, вызвав вскрики удивления и восторга, вдруг прошлась колесом, очерчивая невидимый круг на поляне, и очутилась возле жарко пылающего костра. Она выхватила из него полешко, высоко подбросила и — Владигор не поверил глазам! — мгновенно вонзила в него сразу три метательных ножа. Яркие искры разлетелись вокруг огненным дождем.

Но дальнейшее показалось Владигору вообще невозможным. Даже не позволив горящей головне упасть на землю, скоморошка перехватила ее и кинула вверх, а вслед за ней — один за другим тройку других ножей, незнамо как успев вытащить их из своей кожаной перевязи. Отточенные лезвия и обжигающие искры замелькали в единой круговерти.

Гусли не поспевали за движениями девичьих рук. Старик, отбросив всякие попытки угнаться мелодией за выкрутасами внучки, старался хотя бы на одной струне соответствовать ее все убыстряющемуся ритму. Что его немолодые пальцы, ежели острые глаза воинов не могли проследить за мельканием ножей!..

Резкий звук лопнувшей струны оборвал чудодейство. Белокурая скоморошка, сбившись с ритма, едва сумела поймать два ножа, когда третий чуть не поранил ее, вонзившись в землю возле ступни. Не растерявшись, она перехватила-таки огненную головню и широким взмахом очертила ею благодарственный круг — зрителям. Низкий, но исполненный внутреннего достоинства поклон завершил это невероятное представление.

Все загалдели разом, будто стая ворон. Очевидно, не только для дружинников, но и для людей Ставра все увиденное было внове. Владигор же пребывал в полном замешательстве. Ничего подобного не доводилось встречать ему в Синегорье — ни в разбойной ватаге, ни в княжеском дворце.

Старшой, пряча улыбку в густой бороде, шагнул к огню и властно поднял руку:

— Спасибо Ярецу с Ольгой за удовольствие славное… А теперь меня слушайте! Нынче же, согласно нашему уговору с купцом Ставром, и до самого Преслава становлюсь вашим охранником и командиром. Слово мое — закон! Ежели несогласные имеются — скатертью им дорога. Все прочие без промедления оборудуют надежный ночлег и, да не в обиду скоморохам будет сказано, затыкают глотки свои до той поры, пока я — Демид Меченый — позволенья не дам. Объяснил разумно али добавка нужна?

Сдержанное молчание было ему ответом.

Услышав толковые слова, Владигор с облегчением перевел дух. Наконец-то венеды озаботились безопасностью своего лагеря! По рассказам судя, в этих краях разбойников едва ли меньше, чем честного люда. Однако обозники ведут себя так, будто за семью замками укрыты. Странный народ: веселье и скупость, подозрительность и открытость, сумасбродное отчаяние и трезвый расчет — все переплелось.

Приказной тон Демида явно пришелся им не по вкусу, но возразить никто не посмел. То ли к сильной власти приучены, то ли явного противления остерегаются, то ли еще что… Будто и невдомек, что их — вольных людей! — уже за кошель серебра продали с потрохами.

Он покачал головой и вдруг подумал: а сам ты не продался, когда согласие дал за харчи Демиду служить? Ты, пожалуй, куда меньше знаком с ним, нежели эти бедолаги.

Изворотливый ум тут же подсказку подкинул — дескать, нужда заставила. Надежней и проще с дружинниками идти, чем одному, верно? Владигор усмехнулся. Что-что, а себя оправдать любой человече сумеет!

— Чего хмыкаешь? — услышал он рядом негромкий вопрос Демида. Не столь жесткий, сколь раздосадованный. — Разве не для тебя, пришлого, Ольга здесь выкрутасы устроила?! А теперь торчишь, как нож в дерьме, и задумчивость изображаешь!.. Ну-ка, засранец, пошел телеги сводить!

Жаркая кровь ударила в лицо. Молниеносным движением руки Владигор выхватил единственное свое оружие — рыбацкий тесак — и на шаг отступил от Меченого, дабы очистить место для честного поединка.

И тут же почувствовал на своем запястье железные клещи.

— Не обижайся на него, синегорец, — вежливо, но твердо произнес гусляр, удерживая руку Владигора. — Демид не хотел тебя оскорбить. Просто ему, видать, вожжа под хвост попала. Верно, старшой?

Скрипнув зубами, Демид резко повернулся и пошел прочь.

Только тогда старик разжал свои пальцы-клещи, дозволив Владигору вновь сунуть нож за голенище. Впрочем, спрятать нож гораздо легче, нежели укротить гордыню. Тем более что Владигор никак не мог понять столь неожиданной вспышки злобы Меченого.

Словно угадав его мысли, гусляр произнес:

— Демид на мою Олюшку давно глаз положил. Учти это, парень, когда в следующий раз вознамеришься с ней побалакать.

— Так ведь не купил же?! — все еще пылая гневом, ответил ему Владигор. — И я не из тех, кто себя дозволяет с дерьмом смешивать. Зря ты, дед, руку мою удержал. Мы с Демидом сей вопрос быстро бы разрешили…

— Не сомневаюсь, — хмыкнул старик. — Меченый уже троих к Переплуту спровадил — из тех, что осмелились за Ольгу клинками биться. Да еще полдюжины калеками стали, поскольку мечи выхватить не успели.