Лорел Гамильтон - Поцелуй мертвеца

Мы разговаривали, стоя у тел.

— Я заколола тех, у кого не было достаточно повреждений, чтобы считаться окончательно мертвыми. Возьмись за остальных, а затем присоединяйся к нам наверху.

— Присоединяться к чему? — Его вопрос прозвучал с явным подозрением. Этому он тоже научился на работе.

Я уже рассказала ему, о своих намерениях помочь сломить подозреваемых.

— Можешь работать в одной комнате с кем-то из задержанных, пока я занимаюсь другим. Так мы управимся в два раза быстрей, тем самым повысив шансы получить полезную информацию до рассвета.

На его лице читалось уже хорошо знакомое мне упрямство, уголки рта были опущены вниз. Это было частью того, откуда он приобрел такой хмурый взгляд, упрямый цинизм. Этим всем я обзавелась уже много лет назад, но за последние годы все хмурые линии на моем лице преобразовались в линии от улыбок. Я улыбнулась, покачав головой, и вздохнула.

— Чему ты улыбаешься? — спросил он, подозрение в его голосе соответствовало подозрению на лице.

— Тебе… себе… ничему конкретно… всему сразу.

— Это еще что означает, Анита? — Его хмурое лицо смягчилось, но все равно выглядело усталым, не оттого, сколько часов он отработал, а просто от окружающей обстановки, я думаю.

— Это означает, что на твоем лице я могу прочесть всю тяжесть, лежащую на твоих плечах. Мы всего лишь выполняем нашу работу, Ларри.

— И моя работа вырывать сердца и отрезать бошки мертвым вампирам, чтобы они не восстали из могилы. Моя работа — казнить вампиров, которые законом приговорены к смерти, но помогать полиции запугивать подозреваемых — это не моя работа. Это все равно, что казнить труп на электрическом стуле на глазах у осужденного заключенного. Тело все также мертво, и таким образом, ты вроде его не убиваешь, но они все же почувствуют запах паленого мяса. Это варварство, Анита. Я не буду монстром в шкафу для Зебровски.

Я вздохнула. Прежде, у нас уже возникали подобные философские разногласия, не конкретно по этому поводу, поскольку я тоже никогда не вела допрос таким образом, но…

— То есть для меня нормально быть монстром, а для тебя — нет?

— Если это заставляет тебя чувствовать себя монстром, Анита, то ты понимаешь, что это неправильно. Если ты понимаешь, что это неправильно, тогда не делай этого. — Вот так просто — он выглядел таким серьезным, таким убежденным в своей правоте. Он всегда был таким.

— А если не я и не ты это не сделаем, тогда кто?

— Неужели ты не понимаешь, Анита, никто не должен так поступать. Это ужасно и вообще не должно происходить, и уж точно этим не должны заниматься люди с жетонами. Мы хорошие парни, а хорошие парни таких вещей не делают.

— Нам нужно найти вампиров, прежде чем они убьют снова.

— Мы допросим этих подозреваемых так же, как допрашиваем всех остальных, — сказал он.

— Стандартный допрос займет много времени, Ларри, а к завтрашнему вечеру вампиры снова проголодаются. Они убийцы. Они растерзали офицеров полиции. Они знают, что их дни сочтены, а значит, им нехрен терять. Что делает их еще опаснее.

— Должен быть способ, после которого мы не будем выглядеть плохими парнями, Анита.

Я мотнула головой, чтобы прогнать зарождающийся гнев, прямо как в старые добрые времена, когда, казалось, все могло вывести меня из себя, и я не могла себя контролировать так, как сейчас.

— Если бы меня здесь не было, тебе пришлось бы разгребать все это дерьмо самому, Ларри.

— Если бы тебя здесь не было, я бы все равно не стал этого делать. — В его голосе звучала такая уверенность в себе и своей правоте.

Я досчитала до десяти, заставляя себя дышать размеренно, медленно:

— Сколько раз моя готовность быть плохим парнем сохраняла жизнь гражданским?

Он с ненавистью посмотрел на меня, демонстрируя свой характер:

— Я не знаю.

— Дважды, — начала я.

— Знаешь, не все так просто, — сказал он.

— Четыре раза, пять, десять, двадцать? Сколько раз ты сможешь признать, что моя стрельба и причинение кому-то вреда спасало жизни?

Другие солгали бы самому себе, но не Ларри, он был верен своим убеждениям, и по-прежнему знал им цену. И это было его спасательным кругом:

— Было двадцать, может быть тридцать раз, когда ты переходила черту, но я признаю, что это спасало жизни.

— Сколько жизней я спасла, будучи монстром? — спросила я.

— Я никогда так тебя не называл.

— Тогда так, сколько жизней я спасла, будучи плохим парнем? — исправилась я.

— Десятки, может быть сотни, — ответил он, глядя мне прямо в глаза.

— Итак, если бы меня здесь не было, чтобы выполнить за тебя эту грязную работенку, ты бы просто позволил сотням невинных людей умереть?

Он сжал руки в кулаки, но выдержал мой взгляд и сказал:

— Я не буду никого пытать. И никого не убью, если этого не потребуется.

— Даже если твои моральные принципы могут стоить жизни сотням людей?

Он кивнул.

— Следовать этим принципам не всегда просто, Анита. Безнравственно их игнорировать при каждом удобном случае.

— Хочешь сказать, я безнравственна? — спросила я.

— Нет, я просто говорю, что у каждого из нас свой предел, вот и все. Мы оба уверены в своей правоте.

— Нет, Ларри, — сказала я. — Я не уверена, что я права. Я совершаю поступки, после которых мне снятся кошмары. После сегодняшней ночи, возможно, они тоже мне обеспечены.

— Это означает, что ты осознаешь, насколько это неправильно; это твоя совесть говорит с тобой — кричит на тебя.

— Я знаю.

— Тогда, как ты можешь так поступать? — спросил он.

— Да лучше я буду видеть кошмары, чем потом смотреть в глаза чьей-то семье, потому что их отец, брат, мать, дочь, дедушка — не важно — мертвы из-за того, что мы не поймали вовремя этих вампиров.

— А я лучше позвоню и выражу соболезнования, чем буду совершать поступки, которые считаю настолько неправильными, настолько…, — он умолк.

— Договаривай, — сказала я, а затем шепотом повторила: — Договаривай.

— … настолько злыми, — закончил он. — Я лучше выражу соболезнования, чем совершу что-то настолько жестокое.

Я кивнула, не согласилась, просто кивнула.

— Тогда хорошо, что я здесь, значит, я могу быть этим злом, потому что я лучше буду разрезать тела, запугивать заключенных, чем потом смотреть на еще одну скорбящую семью или кому-то объяснять, что эти кровопийцы снова убили, потому что мы были слишком хорошими ребятами, слишком праведными, чтобы выбить нужную нам информацию.

— Мы никогда не придем к единому мнению, — сказал он тихим, но уверенным голосом.

— Нет, — согласилась я, — не придем.