Маргарет Уэйс - Рождение Темного Меча

Анджа очень гордилась красотой сына. Для нее было истинным удовольствием заботиться, чтобы его волосы всегда оставались чистыми и ухоженными. По правде говоря, это было ее единственным развлечением, ибо она по-прежнему держалась надменно и продолжала сторониться соседей. Уход за волосами Джорама превратился в ежевечерний ритуал — и Джорам терпеть его не мог. Каждый вечер после скудного ужина и короткой прогулки мальчик садился на стул рядом с грубым деревянным столом, и Анджа при помощи магии и пальцев осторожно распутывала буйные, блестящие волосы сына.

Однажды вечером Джорам взбунтовался.

Весь этот день он, как обычно, сидел дома и смотрел из окна, как другие мальчики играют вместе, плавают и кувыркаются в воздухе и гоняются за хрустальным шаром, который сотворил их заводила, ясноглазый мальчишка по имени Мосия. Шумная игра закончилась, когда родители начали возвращаться с поля. Дети кинулись к родителям, цепляясь за них и вешаясь на шею. При виде этой картины Джорам помрачнел и ему сделалось как-то пусто внутри. Анджа постоянно обнимала его и вообще тряслась над ним, но ее любовь была столь яростной, что временами пугала. Джораму иногда чудилось, что мать прижимает его к себе с такой силой, будто хочет, чтобы они стали единым целым.

— Мосия! — позвал мальчишку отец и подхватил сына на руки.

Мосия наскоро поздоровался с отцом и уже готов был вновь ринуться играть.

— Ты похож на молодого льва, — сказал отец, взъерошив сыну волосы. Светлые волосы длинными прядями падали мальчишке на глаза. Отец подхватил челку и быстрым, осторожным движением состриг ее.

Тем вечером, когда Анджа усадила Джорама на стул и принялась расплетать вконец растрепавшиеся косы, Джорам вывернулся у нее из рук и повернулся к матери лицом. Взгляд его был мрачен и серьезен.

— Если бы у меня, как у остальных мальчиков, был отец, — тихо сказал Джорам, — он бы подрезал мне волосы. Если бы у меня был отец, я бы не был другим. Он бы не позволил тебе сделать меня другим.

Анджа, не сказав ни слова, ударила Джорама по лицу. Сила удара была такова, что мальчишка кубарем полетел на пол, а на щеке у него еще несколько дней красовался синяк. Но то, что последовало за этим, оставило на сердце Джорама след, не затянувшийся вовеки.

Ушибленный, рассерженный и встревоженный — ибо лицо Анджи залила мертвенная бледность, а глаза горели лихорадочным огнем, — Джорам заплакал.

— Прекрати! — Анджа ухватила сына за руку — тонкие пальцы больно впились в запястье мальчика — и рывком подняла его на ноги. — Прекрати! — яростно прошептала она. — Почему ты ревешь?

— Потому что ты сделала мне больно! — обвиняюще пробормотал Джорам. Он прижал ладонь к все еще горящей щеке и взглянул на мать угрюмо и вызывающе.

— Я сделала тебе больно! — фыркнула Анджа. — Одна оплеуха, и ты уже ревешь! Пошли!

Она вытащила сына из хижины и поволокла за собой через убогую деревушку, обитатели которой уже устроились на отдых после тяжелого трудового дня.

— Пошли, Джорам! Я покажу тебе, что значит «больно»!

Анджа прошагала по грязной улочке — она шла так быстро, что буквально волокла мальчика за собой (она всегда ходила именно так, когда вела с собой Джорама, и другие маги, подметив это обстоятельство, не раз ему удивлялись), — и подошла к жилищу каталиста, располагавшемуся на противоположном конце деревни. Воспользовавшись магией, оставшейся после рабочего дня, Анджа одним ударом распахнула дверь. Мгновение спустя они с Джорамом ввалились в дом, несомые жаром ее ярости.

— Анджа? В чем дело? — воскликнул отец Толбан, испуганно вскочив из кресла перед очагом. Марм Хадспет возилась у очага, готовя ужин; эта задача требовала больше Жизни, чем имелось у каталиста. Колбаса, висевшая над огнем, шипела и плевалась, как сама старуха Марм, варившая кашу в магическом шаре.

— Вон отсюда! — приказала Анджа старухе, не отрывая взгляда от пораженного каталиста.

— Вы... Марм, вам лучше бы выйти, — негромко произнес отец Толбан. Он хотел еще добавить «...и привести сюда надсмотрщика», но сверкающие глаза Анджи и ее идущее пятнами лицо заставили каталиста прикусить язык.

Фыркая и бормоча, Марм перенесла колбасу из очага на стол, взглянула, прищурившись, на Анджу и мальчика и вылетела за дверь, изобразив по дороге знак от дурного глаза.

Насмешливо скривив губы, Анджа заставила дверь захлопнуться и развернулась лицом к каталисту. Отец Толбан не заходил к ним с тех самых пор, как Анджа помешала ему заняться образованием Джорама. Она никогда не разговаривала с ним во время работы в поле — разве что без этого было уж совсем не обойтись. Потому-то его так потрясло появление Анджи у него в доме — и еще больше каталист поразился, увидев, что она привела с собою сына.

— В чем дело, Анджа? — снова спросил отец Толбан. — У вас что, ребенок заболел?

— Открой для нас Коридор, каталист, — повелительно произнесла Анджа с таким видом, словно приказывала слуге. Ее тон совершенно не вязался с поношенной, залатанной одеждой и испачканным грязью лицом. — Нам с мальчиком необходимо совершить путешествие.

— Как, прямо сейчас? Но... Но... — залепетал окончательно сбитый с толку отец Толбан. Это же неслыханно! Не предусмотрено! Эта женщина сошла с ума!

Тут каталиста посетила другая мысль. Он совершенно один, без всякой защиты находился в присутствии волшебницы — Альбанара, если верить ее словам, — чья Жизненная сила обжигала его, словно пламя гнева.

Наверное, она накопила энергию за день работ. Запас не может быть велик — но его вполне хватит, чтоб превратить несчастного каталиста в жабу или разнести его дом в щепки. Что же ему делать? Тянуть время. Может, у старухи Марм хватит ума сбегать за надсмотрщиком. Пытаясь сохранять спокойствие, каталист перевел взгляд с матери на ребенка; мальчик молча стоял рядом с Анджей, наполовину скрытый складками некогда богатого, а ныне изношенного платья.

И даже сейчас, невзирая на страх и смятение, отец Толбан остолбенело уставился на мальчика. Ему никогда не приходилось видеть этого ребенка вблизи — Анджа об этом неуклонно заботилась. Да, до каталиста доходили слухи о красоте мальчика — но такого он не ожидал. Иссиня-черные волосы обрамляли бледное лицо с большими темными глазами. Но внимание каталиста привлекла еще одна деталь, помимо необычайной красоты ребенка, — в огромных мерцающих глазах не было ни тени страха. Отголосок боли был: каталист видел на щеке у ребенка след, оставленный рукой Анджи. Следы высохших слез были. А страха не было — лишь спокойное торжество, как будто все происходящее было тщательно спланировано и подстроено.