Вадим Крабов - Руины

Пообедали, надоевшей уже кашей с копченым мясом, и зеленью в виде дикого лука, запили цуркой и завалились на травке переварить все это. На часок, в тени густого куста с надеждой поспать. Я лениво ковырял в зубах подобранной веточкой, выковыривая застрявшее между зубов жесткое мясо. Рон, по-моему, занимался тем же самым. Не смотрел. Глазки сами собой закрывались.

— Через неделю должна Агна вернуться, — вдруг лениво произнес Гром, явно ожидая продолжения беседы.

Мне было неохота разговаривать, но все же произнес, чтоб не обидеть:

— Скучаешь?

— А у тебя там кто-нибудь остался? — вопросом на вопрос ответил Рон.

Я задумался. По жене не скучаю совершенно. Родители… по ним, да, скучаю и переживаю, что они мучаются, вздрагивают от каждого звонка. Отец наверняка хмуро молчит и резко прерывает сетования матери, не каркай, мол, и курит чаще обычного. Мать ревет иногда по ночам, глотает горстями таблетки. Вечером, после работы срывает на отце раздражение от постоянной тревоги, закатывая скандал, или демонстративно молчит. А может отец взял отпуск и живет в моей квартире, отвечая каждые полчаса на материны звонки, а в моем городе поднял на ноги все, что мог. Интересно, нашел ли он бумаги? Смотрел ли запись в компе? А друзья? Да были ли они у меня настоящие, чтоб в огонь и в воду? Не знаю. Лично я ни о ком из них не скучаю. Тем более о случайных подругах. Слава богу, детей не нажил. А может, вернусь, кто знает? Если предложат немедленно — откажусь, не смотря на любовь к родителям, а дальше… кто знает? Сейчас я просто тихо счастлив. Занимаюсь любимым, оказывается, делом, сыт, здоров. Бытовые проблемы не в счет. Эх, бабу бы еще. Да хотя бы женское общество помоложе Агны. Неподалеку. И бабу! Сколько можно то?

— Да рассказывал же. По родителям только. Они переживают сейчас, места не находят… жалко их.

— У тебя братья, сестры есть?

— Нет.

— Тогда, конечно, им тяжелее. А сколько матери лет?

— 52

— Может, родит еще? А что, если маги жизни поработают, вероятность есть.

— Да нету у нас ни каких магов, ни жизни, ни смерти. Сколько можно говорить?

— Тяжело вам.

— И не говори, — не хотел развивать тему, снова рассказывая о медицине, компьютерах и т. д.

Когда я шесть дней назад впервые нарисовал руны и знаки стихий, которые использовал при инициации, Рон удивленно воскликнул:

— Вот это руны?! А это знаки стихий? Такого не бывает! Ну-ка, еще раз расскажи какая у вас магия?

Я снова все повторил с большими подробностями, но опять умолчал о куче энергии в голове. Описал технику, медицину, политику как мог. Теперь учителя интересовало все. По-видимому, он посчитал технические достижения за необычный вид магии. А что, похоже: связь такая, какая здесь и не снилась, транспорт на высоте, полеты, куча бытовых артефактов, а оружие? Когда описал взрыв слабенькой по современным меркам атомной бомбы над Хиросимой, пробормотал непонятное тогда для меня: "Уровень всяко больше 10-го". А когда я предположил, что, пожалуй, если у нас начнется мировая война, то получится "как у здешних древних", преувеличил, конечно, то Рон насторожился: "Поподробней", я объяснил. Он подумал и произнес: "Не то, но кое-что интересное есть", и внимательно уставился на землю с прочерченными мной рисунками. Через долгую паузу сказал решительно: "Мы с тобой пойдем в руины. Не скоро, но обязательно". Потом разъяснил, что видел похожие знаки в руинах и никто не расшифровал их до сих пор.

Занятия магией тогда начались со слов учителя:

— По твоим словам выходит, что ты инициирован всеми стихиями, но глядя на ауру, этого не скажешь. Ладно, спишем на полное магическое истощение. Хм, откуда же оно взялось? — и хитро прищурился.

— Поступим так. Я медленно строю руну — ключ, ты смотришь и запоминаешь. Потом я передаю тебе немного своей маны, ты обращаешься к Огню и строишь ключ. Потом напитываешь его силой. Идет?

Я пожал плечами.

— Давай попробуем. А как обратиться к Огню?

— Ты же инициирован, и сам должен знать, где она у тебя сидит и как выглядит. Как делаю я: представляю то, что вижу в трансе, но у себя на руках, а я вижу красный клубящийся туман. Гляди.

И вокруг руки Рона возникло оранжевое облачко. Исчезло и снова возникло.

— Ну-ка, а теперь ты попробуй.

Я нырнул в транс и подсмотрел что вижу, стараясь запомнить точнее. А увидел я разноцветные крутящиеся вихри, водящие вокруг меня хоровод и опять приглашая танцевать. "Некогда. Оранжевая, ко мне". Мне легче было считать стихии женщинами: в меру капризными и послушными. По-моему, их это устраивало. Оранж кокетливо подплыла, превратившись в псевдочеловеческую фигуру, состоящую из вертикального вихря с характерными женскими изгибами и казалась похожей на женщину в длинном платье с руками за спиной, если смотреть издалека в тумане. "Мда… похоже, у меня спермотоксикоз, одни бабы мерещатся. Буду считать тебя оранжевым туманным вихрем, согласна?" По-моему, согласилась, и я быстро вынырнул обратно. Рон, заметив мое мгновенное "отсутствие", уважительно хмыкнул.

— Уже разглядел? — спросил удивленно.

Я только кивнул.

— Начинай на своей правой руке.

Как же приступить? С минуту тупо смотрел на руку и представлял в голове оранжевый вихрь, заставляя скользнуть на руку. Н и ч е г о. Расслабился и опять уставился на руку, повторяя все те же манипуляции в мыслях. И снова, и снова. Устал жутко. Сбился со счета, сколько раз пытался. Казалось тысячу. Зато выучил каждую трещинку на ладони, внимательно разглядел грязь под срезанными кинжалом ногтями, досконально изучил ауру руки и даже шум тока крови услышал, а добиться появления какой-то Оранж не могу! Со злости просто позвал. Мысленно, конечно: "Оранж, чертовка, зову — зову, а ты не идешь!", и вмиг перед лицом появился о б и ж е н ы й оранжевый вихрь. У меня просто челюсть упала: "Э-э, извини, я только сейчас позвал, простила?", она простила, "давай, я буду мысленно представлять тебя в любом месте своей ауры и ты там будешь появляться, согласна?". Конечно, согласилась и сразу оказалась на моей ладони: "А возвращаться обратно к себе будешь, как только я пожелаю или долго перестану нуждаться. Вдруг забуду, только без обид, хорошо?", Оранж снова оказалась согласна. Настроение поднялось до небес! Пожелал и Оранж исчезла. С улыбкой до ушей, повернулся к учителю. Грома было не узнать. У него был такой глупо-удивленный вид, что я чуть в открытую не рассмеялся. Еле сдержался.

— Эй, Рончик, очнись! Ты как чукча, который в первый раз паровоз увидел. Да объясни, наконец, что случилось! — вряд ли он понял про чукчу, но очнулся.