Андрэ Нортон - Чародей колдовского мира

Я постарался вспомнить старинные предания. Такие предания рассказывают салкары. Они верят, что человек не падет мертвым, пока трижды не услышит свое имя в громе битвы. И поэтому я прислушивался, не раздастся ли в вое ветра «Кееемооок».

Некоторые люди, например, Эйдан с окраины Эсткарпа, где сохранились древние обычаи, носят с собой различные талисманы. Однажды Эйдан показал мне камень с круглой дырой и сказал, что если такой подарит любящая женщина, камень будет охранять от несчастий. Эйдан — я многие годы не вспоминал о нем. Где он сейчас? Выжил ли в пограничных набегах, вернулся ли к девушке, которая вложила талисман ему в руку, чтобы камень сохранил его для нее?

Дно ущелья, по которому я пошел, начало опускаться и привело в более широкую долину. Здесь было больше растительности и протекала мелкая речушка; это ее журчание я услышал до того, как начал печально жаловаться ветер. Я посмотрел на воду. И тут же, с быстротой, выработанной годами, службы на границе, укрылся среди камней.

Даже ветер не мог заглушить крики и звон металла. У края воды яростная схватка, и даже в самой воде происходит сражение. Кроганы захвачены в ручье, слишком мелком, чтобы они могли уплыть. Их трое: двое мужчин и женщина. Вокруг них, явно сражаясь на их стороне, несколько мохнатых существ. Противники у них разные. Я видел людей, в кольчугах и темных плащах; эти люди пытались мечами достать загнанного в угол крогана. Выше по ручью группа тасов перекатывала камни и бросала их в воду, чтобы перекрыть поток, который способен помочь водным жителям.

Я увидел, как у одного из кроганов выбили копье из рук, и он упал под ударом меча. И тут кроганы потеряли всякую надежду, потому что в кустах на противоположном берегу показался новый вражеский отряд. Эти враги держали в руках не мечи, а жезлы или посохи, с которых слетали вспышки. Похоже на силовые хлысты зеленого племени. Кроганы и помогавшие им животные упали под этими вспышками.

Один из мечников вошел в воду и начал пинать лежащие тела. Потом схватил женщину за волосы и рывком поднял ее голову, так что стало видно лицо.

Орсия!

По-прежнему держа ее за волосы, воин вытащил покорное тело на берег и потащил по песку и гравию. Те, что были вооружены жезлами, не собирались присоединяться к нападавшим. Я видел, как отряды обменялись жестами, и люди с жезлами исчезли в кустах.

С гортанными криками подбежали тасы и набросились на тела, еще лежавшие в воде. Я видел на войне много жестокости. Но это было настолько ужасно, что я старался не отводить взгляда от того места, где лежала Орсия…

Не знаю, были ли мертвы упавшие в воду кроганы, но тасы постарались, чтобы они и их мохнатые помощники больше никогда не встали. Утолив свою ярость, но не насытившись, они направились к Орсии и стоявшим около нее мечникам. Предводитель тасов протянул окровавленные когти и вцепился в одежду девушки, собираясь оттащить ее, чтобы свора могла ее пожрать.

Но один из мечников предупреждающе взмахнул оружием. Предводитель тасов испустил пронзительный вопль. Ясно было, что он рассержен.

Снова взметнулось лезвие, описав круг пошире, и тас отступил. Он громко кричал, плевался и скалил зубы; слюна из широко раскрытой пасти падала на шерсть рук, на выпуклую грудь и живот.

По приказу предводителя мечников двое из них направились к тасам. Они были уверены в себе, высокомерны, презрительны, и жители подземных нор не устояли. Они торопливо схватили останки, окрашивавшие ручей красным, и, потащив с собой ношу, на которую не хотелось смотреть, ушли вверх по течению. Их предводитель шел пятясь, стуча себя в грудь и издавая гневные крики.

Глядя, как один из мечников поднял неподвижное тело девушки и взвалил себе на плечо, я опустил руку на рукоять меча. Она явно жива.

Другой рукой я опирался на камень, приподнимаясь. Их пятеро. Пусть тасы уйдут подальше… пойду за ними по течению… подожду возможности и…

Я не мог пошевелиться!

Нет, я мог стоять, трогать меч, поворачивать голову, чтобы посмотреть вслед тем, кто унес с собой Орсию. Они ушли открыто, не осматривая местность, как люди, идущие по собственной земле, где они в безопасности. Я мог все это сделать. Но идти за ними — нет!

Проклятие, наложенное Лоскитой или мое собственное, удержало меня на месте. Ибо это было главное решение, не то, что поиски воды или выход из пещеры. Это решение означало: я бросаю кости и решаю свою судьбу. Может быть, если пойду вслед за мечниками и попытаюсь освободить Орсию, это неизбежно приведет к крови Каттеи на моем мече.

Я обязан Орсии жизнью. А то, чем обязан Каттее, не могу выразить в словах. Я разрывался на части. Как тяжело мне было! Но эта внутренняя борьба удержала меня от следования за отрядом, который унес кроганскую девушку. Ослабев, словно после смертельного удара, я прислонился к камню, за которым прятался, и смотрел, как они уходят. И продолжал смотреть на опустевшую речную долину, когда отряд исчез из виду.

Потом путы, удерживавшие меня, спали, и я подошел к месту схватки. На краю воды еще лежало тело одного животного, изорванное и искалеченное; были и другие страшные напоминания о происходившем. Не понимая зачем, я наклонился и поднял одно из кроганских копий. Вода стекала по его древку и по моим искалеченным, неподвижным пальцам и покрытой шрамами руке. Я тупо смотрел, как она капает.

Лоскита сказала, что человек не знает, какие его мелкие решения приведут к большим и смертоносным. Как она была права! Я принял решение выйти из пещеры, еще одно — поискать воды, а теперь передо мной третье и гораздо более значительное. Решение, которого я пытаюсь избежать, в прошлом было бы обязательно принято, или я посчитал бы себя презренным трусом. На мне проклятие — я проклят, и на меня опустилась тень.

Пальцы мои не могли удерживать копье, оно выскользнуло и со стуком упало на камни.

Орсию унесли, и она не мертва, в этом я уверен. Я знал также, что хоть они не отдали ее тасам, в их намерениях нет милосердия. Я хожу здесь, дышу, могу потрогать сломанное оружие, могу чувствовать — потому что Орсия приняла когда-то решение. Нелегкое это было решение: она ведь пошла против воли своего племени.

— А как же Каттея? — произнес я вслух. Кажется, это была мольба, но не знаю, к кому я ее обращал.

Где-то передо мной Темная башня; я должен принять это. Мне придется принять участие.

Один человек — или два — сумели изменить альтернативные будущие.

Я смотрел на текущую воду; она была грязная от дамбы, возведенной тасами, и еще слегка окрашивалась кровью от остатков того, что лежит на камнях и на песке. И тут, словно прорвавшись сквозь стену и увидев свободу, пусть даже таящую в себе опасность, я разорвал заклятие — заклятие, наложенное на меня в Саду Лоскиты. Ведь дышать, ходить, жить — это тоже своего рода решения. Я не могу избежать их. Но могу принять то, которого требуют от меня сердце, ум и все мое воспитание. И сделать это со всей дарованной мне мудростью. Должен отбросить страх и поступить так, как поступил бы до того, как Лоскита показала мне свои картинки в песке.