Сергей Алексеев - Очаровательная блудница

— Рекоше!.. Рикошет, что ли?

— Это значит — «говорил»! — со знанием дела объяснила отроковица.

— Ух ты, откуда знаешь? — нарочито восхитился Стас.

— Милый мальчик, я выросла в профессорской семье, — с тоскливым неприятием проговорила она. — Оба родителя были нудными гуманитариями. Музыка, чтение, языки, правильная манера поведения… И друзья у них такие же умные и скучные. Даже священник один, отец Зосима. С ним хоть поспорить можно было…

— О чем?

— Есть ли Бог, например.

— А он есть?

— Вот сейчас и испытаем, — предложила она. — Будем гадать. Называй страницу и строчку.

— А так гадают?

— Гадают. Какая истина тебе откроется.

— Ладно, сорок третья страница, вторая строчка.

— Откуда, снизу или сверху?

— Сверху!

Страницы были пронумерованы непонятными буквами, поэтому Женя с таинственной улыбкой отлистала сорок две, нашла строчку и вдруг насторожилась.

— Что? — спросил Рассохин. — Открылась истина?

— «И убиен бысть копием, и брошен зверям лютым», — медленно прочитала она.

— Как это понимать? Как Божье провидение?

— Да ерунда, — встряхнулась отроковица. — Давай книги сушить. Только их в тени держи, видишь, листы коробятся на солнце.

— Теперь ты загадывай!

— Я уже нагадалась, — отчего-то разочарованно проговорила она. — И вообще, ты что на меня вылупился? Я же сказала — не смотри! Мне кажется, купальник все-таки спер ты!.. Отвернись!

Ей уже не хотелось играть, и Стас обидчиво отвернулся.

Они перелистали все четырнадцать книг и нашли одну красивую, с красными заглавными буквами, с такими же орнаментами-вензелями и завитушками, однако не напечатанную, а скорее разрисованную и написанную от руки, только очень мелко. Но даже и она не порадовала отроковицу.

И тут над тайгой затарахтел мелкий вертолет Ми-1, на котором летало такое же мелкое начальство. Он сел прямо на вскрытый участок, чуть не разметав ветром книги. Женя стремительно оделась, но не поспела натянуть резиновые сапоги и осталась босой. Из кабины выбрался Гузь, одетый по-полевому, с рюкзаком и карабином — прежде он летал по участкам в рубашке с галстуком, штиблетах и с портфелем.

— Ты что здесь загораешь? — сразу же возмутился он. — Ничего себе, санаторий устроили! Почему раздетые в рабочее время? Сейчас сюда большое начальство прилетит! С журналистами! Телевиденье будет снимать!

И тут он увидел драгу, вернее, яркую красную надпись вдоль верхней палубы, и, должно быть, не веря глазам своим, прочел, шевеля губами.

— А это что за самодеятельность?! Кто разрешил?

Рассохину сразу не понравился настрой Гузя — приехал, понимаешь, порядок наводить перед нашествием начальства, — поэтому одеваться не спешил, а тут и вовсе не сдержался от едкости.

— Народ помнит своих героев, — язвительно произнес он.

Чем еще больше разозлил и так настеганного начальника партии. Однако хитрый этот хохол далее задираться не стал, напротив, сбавил тон и переключился на клад.

— Это что тут у тебя, Стас? — спросил будто бы заинтересованно. — Церковные книги, что ли?

— Послание потомкам, — ухмыльнулся тот, зная, что Гузь не понимает иносказательности.

— От кого послание?..

— От предков…

— Не умничай, Рассоха! Собирай и уноси религиозную пропаганду.

— Куда?

— С глаз долой! Первый секретарь обкома летит, телевиденье везет…

— Это наш клад, — обрела голос несколько смущенная Женя. — Мы из земли достали…

И на сей раз не заигрывала.

Гузь посмотрел на нее оловянными глазами, но перечить не захотел — должно быть, вспомнил фингал Репы. Однако самолюбие уже было на пределе, и не мог он перед какой-то практиканткой ударить в грязь лицом.

И еще, был уверен Рассохин, его съедала самая обыкновенная мужская зависть.

— Знаешь что, Станислав Иванович… Я на твоем заявлении дату не поставил. Так вот поставлю, с сегодняшнего дня. Доволен?

— Счастлив! — воскликнул тот. — Благодарю!

— А может, тебя по статье уволить? За прогулы и разгильдяйство?

По закону жанра противления начальнику следовало согласиться, рубануть — мол, увольняйте! И еще рубаху пазгануть[19] на груди. Однако Рассохин промолчал, ибо ощутил, как горячий ком выкатился из грудной клетки и застрял в горле…

— Ходим, уговариваем его! — возмущенно заворчал Гузь, расценив его молчание по-своему. — Должности предлагаем! А он обнаглел вконец… Забирай эту макулатуру, свою красотку и топай отсюда. Пока я добрый. Диплом и трудовую получишь у кадровички, расчет у бухгалтерши.

Развернулся и пошел к берегу, где уже скрежетали ковши драги и пулеметно стреляла труба, выбрасывая отвал.

— Ты это загадал? — спросила Женя. — Чтоб скорее уволили?

Рассохин услышал в ее голосе раздражение и странный вызов — так обычно разговаривают мамы с непослушными подростками.

6

В Усть-Карагач он добрался на перекладных, в основном на попутных лесовозах, возвращающихся с железнодорожной станции, куда возили березовый баланс,[20] заготовленный зимой китайцами. Гравийная дорога в поселок была, но автобусы ходили два раза в неделю, а таксисты из-за весенней распутицы ехать отказывались: последних сорок километров трехмостовый «КАМАЗ» продирался всю ночь. За прошедшие тридцать лет поселок утратил статус районного центра, а более, в общем-то, ничего не изменили на этой земле, если не считать аж трех круглосуточных магазинов, где торговали водкой, да ресторана «Карагач», открытого в бывшей столовой на берегу старого, теперь превратившегося в затон устья. Даже улица Раи Березовской осталась, и только на месте памятника в кедровой аллее, посаженной когда-то школьниками, и где принимали в пионеры и комсомол, стояла торговая палатка с бижутерией. Еще бросилось в глаза — брусовые дома-бараки окончательно изветшали, почернели, скособочились, деревянные тротуары сгнили, а отстроенный в пору приискового расцвета многоэтажный торгово-культурно-развлекательный центр разобрали по кирпичику, и на его месте теперь лежали руины, укрытые сухой, прошлогодней травой…

А по центру поселка, верно, выпущенный на подножный корм, бродил целый табун лошадей, в семидесятых бывших в диковинку.

Можно сказать, весь этот край уже ограбили: лес мало-помалу вырезали, и теперь китайцы добирали березу, золотые месторождения вычерпали дочиста — после драг, уже в девяностых, еще несколько лет работали полубандитские старательские артели, домывая бутарами[21] и промприборами охвостья россыпей и старые отвалы. Правда, шофер «КАМАЗа» вместе с иными новостями о жизни в этом заглухающем краю поведал — нельма еще водилась в разгороженной на участки несокрушимыми заломами реке. Нельма — рыба редкая, запретная и потому сладкая. Еще говорил, медведей развелось, что особо наглые на помойках живут, народ пугают, и бобров на Карагаче теперь столько, что в пойме от осин и тополей одни пни стоят.