Хартман Рейчел - Серафина

Тускло освещенная комната, открывшаяся моим незримым глазам, оказалась не голубым салоном, но это смутило меня только на мгновение. Прошло несколько часов; наверное, она ушла к себе. Я смотрела сверху на аккуратный будуар: тяжелая резная мебель в старинном стиле, кровать с балдахином (пустая), книжные полки, какая-то замысловатая скульптура — и все это освещалось только светом очага. На дворцовые покои было совсем не похоже — но, возможно, она жила в городе.

Только вот где она сама?

— Кто здесь? — раздалось вдруг резко, и я от испуга едва вовсе не выпала из видения.

Силуэт, который я приняла за скульптуру, шевельнулся. Двигался он медленно, подняв руку и ощупывая пустой воздух, как будто был слеп — или искал что-то невидимое.

— Я не знаю, кто ты, — прорычала старуха внизу, — но у тебя есть два варианта: либо ты назовешься, либо я сама тебя найду. Предупреждаю, второго ты не хочешь. Мне плевать, что сейчас глухая ночь. Я тебя найду, и ты пожалеешь.

Мне по-прежнему было трудно узнать в ней своего персонажа. Я грешила на неверный свет очага, но причиной было не просто плохое освещение. Она выглядела по-другому.

На ней не было платья, и без него она казалась намного стройнее. На самом деле, фигура у нее была почти мальчишеская. Неужели та пышная грудь была накладной? Очевидно, я застала ее посреди приготовлений ко сну, и хоть мне было неловко до крайности, я, казалось, не могла ни моргнуть, ни отвернуться. Можно было бы предположить, что такая знатная дама, пусть и с фальшивой грудью, должна держать служанок.

И тут я увидела, почему никто не помогал ей раздеваться, и потрясение в ту же секунду выбросило меня из видения обратно в реальность.

Ощущение было такое, будто я упала на свою кровать с внушительной высоты; голова кружилась, перед глазами все плыло.

У нее был хвост, короткий и толстый, сплошь покрытый серебряной чешуей.

Точно такой же чешуей, как у меня.

Я натянула одеяло на голову и долго лежала, дрожа, в ужасе от увиденного, вдвойне в ужасе от собственного ужаса и в нелепом восторге от того, что все это означало.

Она была полудраконом. Ничем другим объяснить эту чешую было решительно невозможно.

Значит, я не единственная такая на свете! Раз госпожа Котелок оказалась наполовину драконом, значит ли это, что и остальные мои персонажи тоже полукровки? В одно мгновение все рога, зобы и рудиментарные крылья в моем саду вдруг обрели смысл. А я, оказывается, еще легко отделалась — всего-то видениями, чешуей и изредка набегающим штормом материнских воспоминаний.

Час спустя, когда в дверь постучали, я еще не спала.

— Открывай сейчас же, или я заставлю слугу взломать дверь!

Голос госпожи Котелок даже через слой древесины угадывался безошибочно. Я встала и прошла через переднюю комнату, на ходу готовя объяснения. Летучий мыш в последний раз почувствовал мое присутствие, но кроме него никому в видениях этого не удавалось. Почему же теперь? Оттого, что я увидела ее в реальном мире? Или оттого, что мы оказались так близко? Если бы я знала, что она сможет меня засечь, ни за что не стала бы за ней вот так подглядывать.

Оставалось только извиниться. Намереваясь так и сделать, я открыла дверь.

Она тут же ударила меня в лицо, и перед глазами от резкой боли расцвели звезды.

Я попятилась, смутно понимая, что из носа хлынула кровь. Госпожа Котелок стояла в дверях и размахивала огромной книгой — такое она выбрала себе оружие — тяжело дыша, с маниакальным блеском в глазах.

Старушка слегка побледнела, заметив кровь, и я уж было решила, что она сменила гнев на милость.

— Как ты это сделала? — рыкнула она вдруг сквозь зубы, ринулась вперед и пнула меня в голень. Потом снова замахнулась по голове, но мне удалось увернуться; ее рука пронеслась мимо, оставив на своем пути неуместный шлейф запаха сирени. — Почему ты за мной шпионишь?

— Н-г-г-б-д-а! — ответила я. Не самое убедительное объяснение, но я не привыкла разговаривать сквозь реки крови.

Она прекратила меня колотить и закрыла дверь. На мгновение я испугалась, что намечается кое-что похуже, но она смочила кусок ткани в тазу, вручила мне, указав на нос, и уселась на скамейку спинета, ожидая, пока я вытрусь; ее лягушачий рот то сжимался, то растягивался, выдавая всю гамму чувств от отвращения через раздражение к любопытству и обратно. Она, конечно, была теперь полностью одета, такая же степенно-пышная, как обычно.

Как она умудряется сидеть на этом хвосте? Пришлось долго и обстоятельно вытирать кровь с сорочки, чтобы только не пялиться на нее.

— Простите меня, леди, — сказала я, снова прижав покрасневшую ткань к носу. — Я даже не знаю, кто вы.

Ее брови изумленно взлетели.

— Неужели? Ну, а вот я тебя знаю, дева Домбей. Я знакома с твоим отцом. Он отличный юрист, гуманный и добрый человек. — Лицо ее вдруг стало суровым. — Я надеюсь, ты унаследовала его сдержанность. Никому не говори.

— О чем не говорить? Что вы явились ко мне посреди ночи и стали колотить?

Она пропустила эту реплику мимо ушей, разглядывая мое лицо.

— Ты, возможно, не поняла, что видела.

— Возможно, я ничего и не видела.

— Лгунья. Меня привело сюда нутро, а мое нутро никогда не ошибается.

Слово «лгунья» ударило больно; я неловко поерзала на месте.

— Как вы поняли, что за вами следят? Вы меня заметили?

— Нет. Я почувствовала чье-то присутствие… чей-то взгляд на себе? Не могу объяснить… Никогда раньше ничего подобного не ощущала. Это колдовство? Я в него не верю, но, с другой стороны, наверняка есть люди, которые и в такую, как я, не поверят. — Она скрестила руки на своей искусственно пышной груди. — Мое терпение заканчивается. Что это было, и как ты это сделала?

Я помяла окровавленную ткань в ладонях и угрюмо шмыгнула носом; в ноздрях пахло железом. По-хорошему, нужно было дать ей хоть какое-то объяснение — может быть, даже правдивое. Она была полукровкой, как и я, и, должно быть, чувствовала себя такой же ужасно одинокой. Я могла дать ей понять, что она не одинока, всего лишь оттянув рукав и показав ей свою чешую.

Столько раз я мечтала об этом моменте, но теперь, когда он наконец настал, я не могла выдавить ни слова. Вся тяжесть признания камнем опустилась на грудь. Я не могла этого сделать. Что-то обязательно должно помешать. Небеса обрушатся. Я засучу рукав и тут же загорюсь. Но сорочка была не завязана, я высоко подняла руку и позволила широкому рукаву соскользнуть с запястья, открывая руку до самого локтя.

У нее вытянулось лицо, и на одно бездыханное мгновение мне показалось, будто время остановилось.