Как велит сердце (СИ) - Раиса Свижакова
И глянет мгла из всех болот, из всех теснин,
И засвистит веселый кнут над пегой парою,
Ты запоешь свою тоску, летя во тьму один,
А я одна заплачу песню старую.
Разлука — вот извечный враг российских грез,
Разлука — вот полночный тать счастливой полночи.
И лишь земля из-под колес, и не расслышать из-за гроз
Ни ваших шпаг, ни наших слез, ни слов о помощи!
Какой беде из века в век обречены?
Какой нужде мы платим дань, прощаясь с милыми?
И для чего нам эта явь такие дарит сны,
Что дивный свет над песнями унылыми?
Быть может, нам не размыкать счастливых рук,
Быть может, нам распрячь коней на веки вечные...
Но стонет север, кличет юг, и лишь колес прощальный стук,
И вот судьба разбита вдруг о версты встречные!
(из к/ф «Гардемарины»)
Я замолчала. Закат был хорош. Воздух подобен воде чистого родника, как будто не дышишь, а пьешь его. Немного повздыхав, опять легла спать. Но окна на щеколду не закрыла, ночь обещала быть теплой, да и не нараспашку окна, а прикрыты, только одно чуть приоткрыто. Сладко поежилась, поворочалась, устраиваясь поудобнее, и заснула.
Проснулась от прикосновения. Замерла. Легкое дыхание долетало до меня, и осторожно-нежное поглаживающее прикосновение могло принадлежать только одному существу — Дару. Я потянулась к нему. Он поймал мое лицо в свои ладони и поцеловал очень бережно, очень нежно, как будто целовал не в губы, а пил из лепестка. Поцелуй кончился. Я прильнула к Дару, обняла, с упоением слушая стук его сердца. Мое стучало в такт его, только выстукивая — Дар, Дар, Дар… Шепотом я сказала любимому:
— Я так ждала тебя, так боялась, что теперь ты не захочешь видеть меня. — Он сильнее прижал к себе:
— Я практически под арестом. Я услышал твой зов, твою песню и желание увидеть тебя пересилило все. Если раньше меня оставляли на ночь одного с открытой дверью, и я мог придти к тебе, посмотреть, как ты себя чувствуешь, то сегодня закрыли снаружи на ключ, и пришлось к тебе добираться через окно. — Я заплакала от радости: значит, он приходил, пока я лежала без сознания, а холодность была нужна для демонстрации эльфам. Он провел рукой по лицу:
— И чего ты плачешь? Я же пришел. — Спешно вытирая слезы, ответила:
— Я рада, что ты со мной, а слезы — это нервное.
— Чего хотел от тебя дед?
— Спрашивал о ритуале, через который мы прошли, спросил об оплате за помощь (большей чуши не слышала за всю свою жизнь) и просил, чтобы я оставила тебя в покое. Я ответила, что это будет твой выбор: быть со мной или с другой. По-моему, он остался недоволен нашим разговором, раз запер тебя в комнате.
Дар вздохнул:
— Иса, я тебе не все сказал: Владыка настаивает продолжить лечение в княжестве, и завтра утром мы отбываем. — Я, конечно, знала, что рано или поздно нам предстоит расстаться, он уедет, но все равно мне было больно даже слышать об этом, а думать… Я закусила губу и замерла. Мне было физически больно отпускать Дара, настолько больно, будто без наркоза режут по живому. Хотелось вцепиться в него и заорать, не закричать, а заорать дурниной, что не отпущу. Но я, давясь слезами, ответила:
— Так, наверное, будет правильнее. Эльфийская медицина в разы лучше человеческой. А тебе надо восстанавливаться и физически, и магически. Ты, помнится, говорил, что в тебе есть человеческая кровь.
— Мой отец по своему отцу — человек, а по матери — эльф. У меня же мать — эльф. Поэтому у меня больше выражены больше эльфийские черты, чем человеческие.
— Ну, — протянула я, — как знать. Внешность эльфийская, а вот темперамент — человеческий. Эльф слишком холоден для проявления каких-либо чувств так открыто. — Он удивленно посмотрел:
— М-м-м? Что ты имеешь в виду? — Я улыбнулась:
— Ты так здорово ругал меня за безрассудность, неответственность и непослушание, — я лукаво поддела его, — что я прямо-таки чувствовала твое негодование. — Он поддержал мою игру, и по голосу поняла, что Дарэль сейчас улыбается:
— Ну, а еще, что ты почувствовала?
— А еще, что ты беспокоишься обо мне (его довольное хмыганье), скучаешь (что-то типа «угу»), может быть, ну, совсем немножко, любишь? — Он засмеялся, повалил и стал целовать. Сначала в шутку, потом настойчивее, а затем не скрывая страстно. Его желание разбушевалось и стало обоюдным. Мысли улетучились, осталось желание одно на двоих, которое перешло в танец любви, бурный, страстный, как танго, но чувственнее, ярче. Перед взрывом я успела, срывающимся от страсти голосом, попросить его подарить мне часть себя. «Пусть будет так», — это последнее услышанное мной, после ничего не помнила. Очнулась в кольце рук любимого, в руках его растрепанная коса. Тихо и счастливо рассмеялась:
— Дар, тебе опасно со мной спать, я же тебе волосы запутываю и тереблю. — Он усмехнулся:
— Чего для тебя не сделаешь, — вздохнул притворно, — тереби, если легче, три волосинки оставь, чтобы видимость косы создать, — и рассмеялся.
— Ах ты… — я шутливо бросилась на него, — искусаю, пусть эльфы уколы от бешенства тебе делают. — Он, смеющийся, перехватил мои руки и прижал над головой, мое тело вжал в постель своим, а губы накрыл поцелуем. — Нечестно, Дар, так нечестно. — Он хохотал:
— Честно, честно… Я же тебя кусать не собирался, только немножко помять. — И все понеслось по второму заходу. Словом, заснули ненадолго под утро. Как только стало за окном сереть, Дарэль поднялся и стал одеваться. Я с ужасом смотрела, боялась, что это последний раз вижу его, страшное чувство, невыносимое.
— Дарэль, — мой голос сорвался, — Дар, неужели мы больше не встретимся? Неужели сможем вот так, — ком в горле не дал мне сказать. — Дар
