Башня. Новый Ковчег 6 - Евгения Букреева
— Ты уверена, что любовник Анжелики Бельской именно Мельников? — в лоб спросил он. — Ты видела его только со спины, могла ошибиться.
— Не могла, — Маркова покачала головой. — Рост, фигура, причёска. Но дело даже не в этом. Костюм.
— Костюм? — удивился Караев.
— Ты же видел, как одевается Мельников. Он помешан на своём внешнем виде: всегда отглаженные сорочки, тщательно выбранные галстуки, стрелки на брюках, на пиджаке ни пылинки…
Караев усмехнулся. Вспомнил, каким сегодня утром доставили Мельникова на допрос — было такое ощущение, словно Олега Станиславовича арестовали накануне вместе с горничной, и та всю ночь утюжила и крахмалила его наряд, чтобы, не дай бог, господин министр не предстал в неподобающем виде перед своими тюремщиками.
— …но дело даже не в том, как одевается Мельников. Главное — у кого. И вот тут, поверь мне, ошибиться просто невозможно. Это работа Горелика.
— Какого Горелика?
— Владислава Горелика. Он шьёт лучшие мужские костюмы, очень дорогие, вернее, самые дорогие в Башне. К нему просто так не попасть. Горелик работает исключительно по рекомендации и кому попало шить не будет. А Мельников одевается только у него. Я его и опознала в общем-то по костюму. Рост, цвет волос… тут, конечно, можно ошибиться, но при этом ещё и костюм от Владислава Горелика. Нет, Тимур, таких совпадений не бывает. Это был точно Мельников, и они с Анжеликой заодно…
— Ма-ама-а!
Маркова прервалась на полуслове. Шура, до этого тихо сидевший в кресле, так, что Караев даже забыл о его присутствии, подал голос.
— Мама-а-а-а, бо-оли-и-ит!
Мальчишка выгнулся, спустил тощие ноги, задрыгал ими, как паралитик, схватился руками за живот. В отличие от Мельникова, который, судя по всему, был искусным лицедеем, Шура Марков умел лишь кривляться и громко ныть, сжимая в морщинистую гармошку своё бледное обезьянье личико. Это кривлянье обычно никого не трогало, но Маркова верила всему, что говорил и делал её сыночек, поэтому она и сейчас, забыв про Караева, бросилась к сыну.
— Шурочка, потерпи, маленький.
— Ма-ама-а! Живо-о-от!
На Маркову, которая опять присела перед сыном, поглаживая его острые коленки, Караев не обращал внимания, но вот нытьё мальчишки мешало.
— Да заткни ты его! — раздражённо бросил он. Тимур пытался сообразить, как лучше поступить дальше. Маркова, кое-как успокоив своего выродка, снова подошла к нему, заглянула в лицо.
— Тимурчик, ты же видишь, это целый заговор. И мы раскрыли его.
Мы? Он с некоторым удивлением посмотрел на неё, и она смешалась, опустила глаза, схватила со стола первую попавшуюся бумажку, начала нервно сворачивать её в рулон.
— Я хотела сказать, ты раскрыл заговор. Конечно, ты. Теперь осталось только взять всех. Анжелику, щенка её…
Она так занервничала, что даже вспотела. Светлая чёлка, старательно завитая с утра, теперь совсем развилась, и реденькие, тонкие прядки прилипли к красному лбу.
— Всех возьмём, не дёргайся, — ухмыльнулся он. — Да, кстати, вот посмотри.
Тимур бросил перед ней на стол досье, которое прихватил с собой.
— Что… что это? — он ещё не успел ответить, как она догадалась сама. Её трясущиеся пальцы прикоснулись к шершавой обложке с въевшейся в тиснёный рисунок грязью, и она благоговейно застыла, словно Тимур положил перед ней не старую, замызганную папку, хранящую полуистлевшие бумаги со следами чьих-то пальцев и сальных пятен, а поставил сундук с несметными сокровищами. — Это… дело о смерти Ивара Бельского?
Он кивнул.
— Да. И, похоже, ты была права. Бабка Анжелики действительно навещала Ивара Бельского в камере перед самой смертью. Буквально за несколько часов. И дело было, конечно, закрыто за недостаточностью улик. Так что полистай, изучи, возможно, кое-что из этого нам пригодится. И да, где этот Анжеликин щенок, Алекс? Обычно всё время вертится в приёмной, а сегодня я его не заметил, как пришёл.
— Алекс, — Маркова всё ещё не могла прийти в себя, глядела, не отрываясь, на лежащую перед ней папку. — Да, Алекс… Алекс Бельский… его Серёжа с утра к себе вызвал. Они должны были пойти в генетическую лабораторию, что-то по проекту «Оздоровление нации». Тимур! — она подняла на него глаза. — Тимур, теперь эта сука от нас точно никуда не денется. Теперь-то уж она не сможет больше пропихивать везде своего щенка. И не сможет больше наговаривать Серёже на тебя, а она наговаривает, я знаю. Вспомни, вспомни, как он сначала к тебе относился, а теперь!
Маркова задела по больному, и Тимур непроизвольно поморщился.
Верховный действительно сильно переменился к нему в последнее время, уже не доверял так, как раньше, не прислушивался к его советам (да собственно и не было уже никаких советов), сторонился, избегал, и иногда у Тимура возникало ощущение, что Сергей Анатольевич настоятельно ищет предлог, чтобы избавиться от него. Это было плохое ощущение, потому что с тех высот, на которые он поднялся в рекордно короткий срок, падают только в преисподнюю.
— Эта Анжелика такая же как её стерва бабка, — Маркова, увлечённая и воодушевленная своей ненавистью, не заметила его реакции. — Бабка убила своего отца, а внучка подбирается к Серёже, вертится теперь вокруг, а сама шпионит на Савельева. Я не удивлюсь, если она и к Савельеву в постель прыгнула — не за красивые же глазки он её в Совет протащил. С этой шлюхи станется и с тем, и с этим спать. А под Серёжу она подложила доченьку своей подружки, жены Рябинина. Уверена, без посредничества Анжелики и тут не обошлось. Это всё одна компания, и они подобрались к Верховному слишком близко. Тимурчик, мы и глазом моргнуть не успеем, как вся эта шайка выдавит меня из Совета, а подкаблучник Рябинин задвинет тебя куда-нибудь на нижние ярусы.
Нижние ярусы… если бы только на нижние. Караев с силой сжал в кулаке листок служебной записки.
— Ма-ама-а! Живо-о-оти-и-ик!
За разговорами они оба не заметили, как мальчишка сполз с кресла и теперь очутился между ними, тыкался матери под руку, тянул за рукав, пытаясь привлечь к себе внимание. Это было уже слишком.
Караев машинально схватил Шуру за шиворот, резко встряхнул, почти не ощущая веса худенького, хрупкого тела, — хотел просто привести наконец этого дебила в чувство, но пацан заверещал, задёргался, вцепился тощими руками полковнику в запястье. Тимур почувствовал тёплые и влажные маленькие ладошки на своей коже и неожиданно для самого себя испытал отвращение. Нет, он не был брезглив, и в детстве, шатаясь с приятелями по этажам нижних ярусов, он сталкивался со всяким — грязь
