Эхо старых книг - Барбара Дэвис
– Ты задаешь вопросы, как журналист.
– Или как мужчина, который хочет знать о тебе все.
– А ты который из них?
Пока ты вглядываешься мне в лицо, тебя снова окутывает холодная мантия. А я завороженно любуюсь тем, как солнце рисует тени под твоими скулами, как ветерок играет прядями твоих волос.
– Второй, – тихо говорю. – Скорее второй.
Вновь беру твою руку в свою, сплетаю наши пальцы, наклоняюсь, чтобы тебя поцеловать. Когда наши губы соприкасаются, я ощущаю твое недоверие, вернувшуюся настороженность, а затем чувствую, как ты таешь, когда твои губы приоткрываются навстречу моим. Я укладываю тебя на колючее одеяло и целую, пока у меня не начинает кружиться голова, пока какая-то разумная часть моего сознания понимает, что мы приближаемся к точке, из которой уже не будет пути назад. У меня едва хватает сил отстраниться и вспомнить, что ты не моя, что ты принадлежишь другому миру – и другому мужчине.
* * *Как бы мне хотелось сказать, что именно это остановило меня в тот день, что моя сдержанность была вызвана благородным угрызением совести… но это совсем не так. Я остановился, потому что знал: однажды ты пожалеешь о нашем романе – пожалеешь обо мне, – и мысли о том, что я стану объектом сожаления, безрассудной ошибкой, из-за которой однажды ты испытаешь раскаяние, было достаточно, чтобы привести меня в чувство. И еще – абсолютная уверенность в том, что я не переживу, когда это случится. Если б только потом я не выкинул эти мысли из головы… Ты ведь сожалела обо мне, верно? Хотя и не так сильно, как я сожалел о тебе, дорогая Белль. Не так сильно.
Навсегда и другая ложь
(стр. 29–36)
22 сентября 1941 г. Уотер-Милл, Нью-Йорк
Ты пишешь о сожалении. Кто бы мог подумать! Будто только у тебя одного есть на то причины. Не сомневайся, у меня их тоже хватает, и все они связаны с тобой. Поразительно, что ты вообще осмелился вспомнить тот день.
Тогда, на пикнике, ты без конца выпытывал у меня информацию. Умасливал улыбкой – своей весьма натренированной улыбкой, – заявляя, что хочешь знать обо мне все, в мельчайших деталях. Притворялся, что заботишься о моих чувствах, а на самом деле лгал. Твои искусные губы со всеми этими словами и поцелуями… И все ложь. Ты спрашиваешь, помню ли я? Конечно, помню. Как я могу забыть?
«Здесь только мы». Так ты сказал.
Но и это было неправдой, не так ли? Она была там с нами. Твоя щедрая дама со связкой газет. И в тот день, и с самого начала. Шептала тебе на ухо. Дергала за ниточки.
Интересно, это она тебя подучила? Как растопить лед своим обаянием и семейными историями? Или твоя ложь возникла спонтанно? Наверное, тебе следовало попробовать себя в актерстве. Меня твой талант, как видишь, убедил. Иначе с чего бы я раскрыла тебе душу и сама вручила оружие, которым можно меня ранить? И не только меня, но и всех нас?
Тот день был только началом, но да, я его помню. И сейчас, пока я пишу, удивляюсь, как можно было не понимать, к чему все это идет… и к чему стремишься ты.
Ты спросил о моей матери, и я немного о ней рассказала. Я помню ее, словно сотканную из тени, как мерцание плавно сменяющихся образов, то исчезающую, то появляющуюся вновь, так что порою казалось, будто я ее выдумала. Однако Элен существовала в реальности, как бы моему отцу ни хотелось, чтобы это было не так. И какое-то время она была всем моим миром.
Есть прекрасные воспоминания о ней, о которых я не упоминала, хотя ты, возможно, и так о них знал, но спросить не удосужился, потому что тебя интересовали только мрачные стороны. И ты быстро сообразил, что делать с этой информацией, как только она оказалась у тебя в руках, верно? Какой, должно быть, знаменательный день это был для тебя. Как ты, наверное, смеялся надо мной, наивной дурочкой. Но сейчас я расскажу тебе остальное – не потому, что жду от тебя раскаяния. Вряд ли ты на это способен. Расскажу потому, что ты должен увидеть эту женщину такой, какой ее знала я.
Я уже говорила, что Элен была красавицей. Некоторые называли ее самой красивой женщиной в Нью-Йорке. Но я умолчала о том, что меня считали очень на нее похожей. У меня такие же темные волосы и янтарные глаза и, полагаю, такая же фигура. Возможно, именно поэтому отец редко смотрел на меня – ведь я напоминала ему ту молодую женщину, на которой он когда-то женился, хотя, конечно, мне до нее далеко.
Я называла ее маман, но только наедине. Отцу не нравилось, когда она говорила по-французски. Мы проводили дни вместе, только мы вдвоем, закрывшись в ее комнате, где пахло лилиями и сливочным французским мылом. Она доставала фотоальбом, который прятала от глаз моего отца, и мы вместе листали страницы. Альбом был обтянут гладкой, как масло, кожей, с инициалами Элен, оттиснутыми золотом на лицевой стороне. Под фотографиями стояли непонятные подписи странными буквами, но она читала их вслух.
Моей любимой фотографией была та, где Элен еще школьница, неловко застывшая перед объективом, с зачесанными назад волосами и огромным бантом. Я видела в ней себя и очень хотела быть похожей на нее, когда вырасту. Любила я разглядывать и остальные снимки. Отдых на море в Ле Сабль д’Олон. Семейные ужины при свечах. Праздничные торжества, которые растягивались на несколько дней. И все люди на них улыбались. Я никак не могла понять, куда же подевался этот альбом. Когда я однажды спросила у сестры, она заявила, что никогда его не видела. Однако вскоре после того, как нам позвонили из больницы, я заглянула в комнату матери, а Сиси перебирала там вещи. Через несколько дней я пробралась туда снова, и все исчезло. Ящики комода опустели, гардероб стоял пустой. Даже в ящиках туалетного столика, где Элен хранила свои духи и кремы, ничего не осталось. Как будто мамы там вообще никогда не было. Как будто ее стерли из бытия.
Тогда я поклялась, что никогда не забуду ее. Потому что именно этого они и хотели – мой отец и Сиси. Хотели, чтобы все просто вычеркнули Элен из своей жизни. Но я помню ее. Помню и хорошее, и плохое.
Когда мы с ней были вместе, она часто смеялась, но еще ребенком я чувствовала в ее веселости что-то фальшивое. Я этого никогда не показывала, однако со временем притворяться становилось труднее. Внезапная буря слез, нетронутые подносы с едой, визиты врача
