Конец соглашения - Ари Мармелл
— Предлагаю, — сказал Эврард Даррас, — начинать уговаривать.
* * *Она извивалась, билась в оковах лихорадки между пробуждением и сном, мыслями и беспамятством. От пота простыни прилипали к ее телу, они душили ее, словно были из шерсти посреди лета. Она пару раз сбросила простыни, но это вызвало дрожь.
Слабое гудение прикосновения Ольгуна, жжение на краях ран, мази, которые нанесла Игрейн, смыв худшую грязь и засохшую кровь, незнакомый зуд повязок и кровати, а еще лихорадочное сознание Виддершинс, похожее на комок кусающихся муравьев. Она стонала, шлепала себя и ворочалась, и простыни запутывались на ней.
Голоса из соседней комнаты, голоса в ее голове. Было сложно различить их. Пару раз она улавливала обрывки разговоров, и это явно были жрица и недовольный хозяин.
— …не собирался выбросить ее на улицу в таком состоянии, — рычал, как ей казалось, Эврард. — Я не жестокий! Но ее нужно убрать отсюда!
— Она не в том состоянии! — парировала Игрейн. — Да и мне некуда ее забрать.
— Не мое дело. Ох, Вернадо, ты знаешь, что она сделала со мной, с моей се…
— О, даже не начинай. Она — воровка. Это она делает. Твоя семья такого не видела?
— Не в том дело, и ты…
— Я помню, что ты бился на ее стороне почти год назад.
Тихий стук шагов, а потом удар кулака о стену.
— Так было нужно! То, что я решил, что не хочу ее смерти, не значит, что я простил ее, и что она может просить меня о помощи! Ох, эта мелкая…
Голоса пропали за сном, в котором Шинс слышала жуткий смех призраков, что сопровождал Ируока, но в этот раз среди них звучал голос Робин. Она не успела осознать это, как снова потеряла сознание.
И проснулась от жаркого спора. И отключилась. Проснулась от хлопнувшего шкафа, но не понимала причины. Может, хлопнул винный погреб. А потом опять отключилась.
Проснулась от стука кулака в дверь. Медленный стук ног по коридору.
Она приподнялась на дрожащих руках, в которых не ощущались кости, она словно поддерживала себя двумя змеями, стоящими на головах. Мышцы ее спины и живота пытались поменяться местами. Хоть было сложно, она не хотела лежать, ей нужно было увидеть, кто прибыл, и что происходило в других комнатах.
Но она легла на матрас и провалилась в беспокойный сон с галлюцинациями.
* * *Холод, но приятный, разбудил ее окончательно, вытянул медленно, но верно из глубин лихорадка, боли и усталости. Нежное прохладное прикосновение убрало покалывание с кожи. Она ощущала мерцание силы Ольгуна, бог добавлял свое влияние к травам и чистой воде, которая, как понимала Виддершинс, была в чистой ткани, что ласкала ее.
Было приятно, такая боль уже не была той агонией. Шинс чуть не вздохнула.
Мысли скользили в ее голове, быстро сменялись, преследуя друг друга.
«Боги, это куда приятнее одеяла, хоть и запах как у чая, что испортился неделю назад! Та простыня была ужасной! И было бы хорошо, если бы все говорили тише. А если они разбудили меня раньше времени? Я бы… Стоп, все? Почему в комнате стало так людно?».
И кто-то ухаживал за ее спиной…
«Ох, я без одежды?».
Силой воли Шинс пробила последние слои паутины в ее голове, приоткрыла глаза и огляделась. Ее лицо было уткнутым в подушку, она почти ничего не видела. Ее все еще укрывало одеяло, теперь она обратила на это внимание. Она ощущала одеяло от бедер и ниже. А выше она могла лишь благодарить Игрейн — она полагала, что жрица омывала ее раны и меняла повязки — работавшую над ее спиной, а не животом.
Это не было бы важно, будь тут только Игрейн. Но голоса — не меньше четырех — были понятны, и Шинс явно уловила жалобы Эдварда Дарраса из-да толпы в его доме.
И голос Ренарда Ламберта, спорящего с ним.
И когда Игрейн рявкнула:
— Тихо! Она просыпается, — Виддершинс поняла, что сама испуганно пискнула.
— Она будет в порядке? — еще один знакомый голос с тревогой.
«Робин. И Робин здесь?».
Значит, знакомым голосом, который она не определила, была… как ее там? Ф-как-то-там…
«Фостин».
Возлюбленная Робин.
Игрейн рассказывала Робин, что ей нужно спросить у Шинс самой, как у нее дела, раз их шум разбудил ее, но жрица не смогла закончить. Шинс вдруг обрела голос:
— Ренард!
Она слышала, как его одежда зашуршала от того, как он вздрогнул.
— Что?!
— Если ты увидел хоть что-то из того, что не должен был, — сказала она, стараясь вжаться в матрас, — ты потеряешь глаза. И тебе повезет, если только глаза!
— Милая Виддершинс! — ужаснулся вор, защищаясь. — Я бы и не подумал…
— …признаться в таком, — закончила она за него.
— И почему это, — возмутился он, — мне угрожают, а месье Даррасу — нет?
— Не впутывайте…! — начал Эврард.
— Потому что я не могу кричать на него, — сказала она, — пока мне не станет лучше, а рядом нет острых предметов.
— …меня в это, — закончил он со вздохом.
— Думаю, всем нужно уйти, — проворчала Шинс. — Я слишком устала, все затекло, и я не одета для такого общества.
— Хорошо, — твердо сказала Робин. — Вы ее слышали. Вон.
— Это мой дом…! — снова Эврард не смог закончить.
Шинс могла слышать, как хмурится Робин.
— Тогда ты должен знать, где двери.
Шепча и бормоча, толпа ушла в другую комнату. Робин что-то шепнула Игрейн — Шинс не могла различить, но знала этот голос — а потом кровать дрогнула, жрица, сидящая на краю матраса, встала.
— Хорошо, — сказала она Робин. — Но только промыть их. Потом позови меня.
Прозвучали шаги. Дверь закрылась, кровать пошевелилась снова, кто-то занял место Игрейн. Шинс вдруг обрадовалась, что лежала на животе, скрывая лицо в подушке, так что не видела взгляд подруги.
Хоть она ощущала, как он
