Молчание Сабрины 2 (СИ) - Торин Владимир
Когда они опустили глаза на Мэйхью, то оказалось, что Мэйхью… исчез: на том месте, где он только что стоял, уже никого не было. А затем кто-то легонько похлопал мистера Бланди по плечу. Тот обернулся и с хриплым «Ну я тебе…» как следует замахнулся кулаком, видать, вознамерившись почесать себе спину.
Мэйхью ждать не стал и ударил мистера Бланди в живот, который от этого заколыхался и заходил ходуном. Развернулся, поднырнул под рукой мистера Хэклза… Кулак Мэйхью в черной кожаной перчатке врезался в нос сопливого громилы, что, кажется, наконец его прочистило. После чего настал черед мистера Уипера. От точного и сильного удара в голову он покачнулся и внезапно прекратил быть таким тупым. Правда, он этого пока что не заметил. Заметил он лишь лужу, в которую рухнул лицом, потеряв равновесие. Рядом приземлились Бланди и Хэклз.
Мэйхью не только, как это называли снобы из Старого центра, преподал громилам урок хороших манер, но и успел поймать свой зонтик прежде, чем тот опустился на землю. Все это он проделал, даже не думая гасить папиретку, не выпуская из руки саквояж и не теряя ни самообладания, ни прекрасного настроения.
Драка закончилась так же стремительно, как бесплатный ужин в ночлежке у мадам Роммс.
– У-у-у, – заскулил мистер Бланди, держась за брюхо. – Проклятый зонтичный тип. Ты сломал мне живот! Теперь синяк останется!
– А мне вправил нос! – завопил мистер Хэклз. Оказалось, что роль у него была вовсе не немой. – И что мне теперь делать прикажешь?!
Мистер Уипер, в отличие от приятелей, молчал. Он сел на земле и, недоуменно моргая, перевел взгляд с Бланди и Хэклза на Мэйхью. Несмотря на выскочившую на лбу шишку, впервые, очевидно, за долгое время у Дрю Уипера в глазах не двоилось, голова работала, как надо, и он все понимал.
– Просим прощения, сэр, – сказал он неожиданно, обращаясь к Мэйхью. – Виноваты, сэр. Мы не учли того факта, что ночью в Фли безобидному клерку взяться неоткуда, и нам встретился, вне всяких сомнений, человек, у которого здесь явно важное дело и с которым лучше не связываться, поскольку он точно знает, что делает, и готов ко всему, чем может встретить его это печально известное место. И в данной ситуации было слишком опрометчиво с нашей стороны пытаться вас обчистить. Просим вас о снисхождении.
Приятели мистера Уипера уставились на него так, будто видели его впервые. Они были настолько ошарашены, что уже и не помнили о своих травмах.
Мэйхью с серьезным видом кивнул.
– Ваши извинения приняты, мистер Уипер, – сказал он. – И вы совершенно правы. Я здесь в столь неурочный час не просто так, а по очень важному делу. И полагаю, вы и ваши друзья не слишком заняты, чтобы помочь мне в нем. За разумную плату, разумеется. Вы ведь хотели немного заработать? Что ж, вы заработаете. Предлагаю вам подняться из вашей лужи и проследовать за мной. Лучше поговорить о деле у Мамаши Горбин. Если вы не слишком на меня обижены, думаю, наше сотрудничество принесет пользу и вам, и мне.
Как только прозвучали слова «плата» и «польза», все сомнения громил как рукой сняло.
– Мы не обижены, сэр. И заработать всегда рады, – сказал мистер Бланди, поднимаясь на ноги и помогая подняться мистеру Хэклзу. Мистер Уипер уже стоял на своих двоих.
– Что от нас требуется, сэр? – спросил он.
– Полагаю, господа, вы в Фли знаете каждую корягу – мне это пригодится. Я вам все расскажу, но предупреждаю сразу, что дельце предстоит не простое. Оно связано с некоей вещью, которую я ищу, – насколько мне известно, эта вещь хранится на бывшей Рыночной площади. Там находится такое себе место под названием…
– «Прекрасная Жизнь Фенвика Смоукимироррбрима», – хором ответили Бланди, Уипер и Хэклз.
– О, вы знаете, о чем идет речь!
– О, мы знаем, о чем идет речь, – мрачно прищурился мистер Бланди.
***
Ужин проходил без обычных для тупика Гро свар, дрязг и взаимных упреков. Актеры «Балаганчика Талли Брекенбока» были так голодны, что ничто, кроме содержимого собственных тарелок, их сейчас не волновало.
Под кухонным навесом раздавалось: «Хлюп», «Хляп», «Ням-ням», «У-у-у», «Кххх… Кхххе… э-э-э… я… кххх…» (это у Заплаты застряла в горле кость). Даже склочный Манера Улыбаться не замечал ничего кругом, уплетая ужин за обе щеки и приговаривая над каждой отправляемой в рот ложкой: «Мерзость» и «Вкуснотища».
Хозяин балагана смилостивился и позвал Бенджи и Бонти. Перебинтованные Пальцы набросились на еду и принялись глотать горячее, обжигающее внутренности варево, как будто им сказали, что за каждое пережевывание того, что в вареве плавало, они будут получать палкой по спине.
Брекенбок был слишком уж подозрительно добродушен – настолько, что даже велел отнести тарелку Бульдогу Джиму. Старик расплакался от счастья, правда, есть ему пришлось прямо так – руками: ложку принести ему забыли.
Сабрина сидела на ступеньках дамского фургончика, теребила в руках подобранную на земле щепку и глядела на возню за столом. Никому и в голову не пришло предложить ей присоединиться к остальным. Разумеется, она была куклой, а куклы не едят, но то безразличие, с которым к ней отнеслись, лучше любых слов говорило: «Ты здесь чужая».
Она смотрела на то, как ходят ходуном глотки, как клацают, царапая ложки, зубы, как двигаются челюсти. Слушала, как эти люди чавкают, причмокивают и рыгают. И не могла сдержать отвращения.
Ужин удался… Чего явно не произойдет с будущим завтраком…
«Брекенбок окружен одними предателями, – с тревогой думала Сабрина. – Они хотят не только сорвать пьесу – эту последнюю надежду хозяина балагана. Они хотят всех убить! Заплата! Проныра! И даже мадам Шмыга! Казавшаяся такой безобидной мадам Шмыга!»
Мадам Шмыга вяло ковыряла ложкой похлебку и время от времени без сил отправляла ложку в рот.
И тут вдруг Сабрина, глядя на эту женщину, подметила кое-что… Гадалка изо всех сил старалась не смотреть на Гуффина, но при этом будто бы искала его взгляд, чтобы прочитать в нем… Что? Какое-то подтверждение? Или, наоборот, угрозу?
«Она боится Гуффина так же, как куклы боятся огня», – подумала Сабрина.
Чем дольше Сабрина глядела на мадам Шмыгу, тем больше ей начинало казаться, что непрекращающаяся мигрень гадалки явно не взялась из ниоткуда и что связана она вовсе не с ссорой мадам с ее возлюбленным Дуболомом Брумом, о котором говорила кухарка перед ужином. Ее определенно надломило что-то. В разговоре с Пронырой Гуффин упомянул какую-то Лизбет… Сабрина уже слышала это имя – его называл сам Брекенбок, когда чинил ее в своем фургоне, но тогда она не придала этому значения. Теперь же она знала, что эта Лизбет дорога для мадам Шмыги и что, судя по всему, Гуффин что-то с ней сделал…
Вскоре с ужином было покончено. Ложки все еще скребли по стенкам тарелок, кто-то по-прежнему облизывался, а кто-то продолжал жевать, но это как с габенским ливнем: он уже прошел, но всем все еще кажется, что он идет.
– Мадам Бджи, вы превзошли сама себя! – заявил Брекенбок, откинувшись на спинку стула и расстегнув пару пуговиц на жилетке.
– Благодарю, сэр! – Кухарка довольно ухмыльнулась, на ее пухлых щеках прорисовались ямочки. – Вы просто душка!
Хозяин балагана лениво пояснил:
– Я имею в виду, что вы нас столько морили голодом, ваш этот суп варился так утомительно долго, что из-за этого теперь кажется, будто он достоин занять первое место в меню дорогого ресторана в Старом центре. В «У Борджжилла» или еще где. Хотя это же просто похлебка из крыс с водой из ближайшей канавы.
– Угрюмо молчу на это, – бросила мадам Бджи и какое-то время действительно угрюмо молчала, но не высказать все, что вертелось у нее на языке, не смогла: – Вообще-то, я оскорблена до глубины души. Теперь мне невероятно хочется пересолить вам завтрак, сэр.
– Только попробуйте! – рассмеялся Брекенбок. – Ладно, пора спать! Всем спать! Завтра (вас всех) ждет ужасный и долгий-долгий день, который покажется (вам всем) просто бесконечным.
