Падение драконов - Кристиан Камерон
Впрочем, это относилось и к противостоянию с Эшем.
Он перешел в атаку, нанося двойные удары: раз-два, раз-два. Длинная Лапища парировал, но не нападал сам. Он гордился своими чистыми, аккуратными убийствами и никогда не опускался до «сдвоенных» дружеских поединков, когда двое били друг друга в одинаковом темпе — и умирали бы, будь у них в руках боевое оружие.
Поэтому он парировал и отступал раз за разом. Парировал и отступал, ожидая, пока Габриэль выдохнется. Но Габриэль был сыт, недавно женился и только что вылечился от болезни, которая пожирала его легкие. Он редко чувствовал себя таким здоровым.
Он нанес три удара подряд. Диагональный, слева направо и вниз: reverse. Справа налево, ровно, на уровне глаз. Mezzano. Длинная Лапища отбил его удар, и лезвия острых мечей столкнулись. Габриэль ухмыльнулся под забралом. Убрал левую руку с рукояти и прокрутил меч, цепляя клинок Длинной Лапищи. Попробовал зацепить его на середине с другой стороны…
И с ужасом и изумлением увидел, как Длинная Лапища протянул руку и поймал его собственный клинок в середине, уткнув кончик своего меча в горло Габриэля. Идеальная контратака.
— Черт! — сказал Габриэль.
— Я всю жизнь мечтал так сделать, — злорадствовал Длинная Лапища, — клянусь Пресвятой Богородицей!
Он громко заорал. В ответ послышались крики. Габриэль поник. Потом решил, что никто не потешается над ним, и поднял забрало. Молодой Хэмиш смотрел на Длинную Лапищу с чем-то вроде обожания. Старые мечники колотили его по спине. Этот прием против punta falsa все знали, постоянно обсуждали и тренировали так же часто, как священники читают «Отче наш».
Но раньше никто ни разу с ним не справился.
Габриэль покачал головой и тут увидел человека, который спокойно полировал лезвие своего меча. Это был Филип де Бозе.
Никто не собирался разговаривать с побежденным императором, поэтому он пошел по траве к де Бозе. Боец встал и поклонился.
— Ваше величество.
— Филип, — император не смог сдержаться, — ты же умер.
— О да. Умер. Не в первый раз, милорд.
Габриэль повернулся и увидел Тома Лаклана за своим плечом.
— Он не любит об этом говорить, — пояснил Том.
Габриэль кивнул, но де Бозе продолжил:
— У меня был амулет. Очень древний. В последний раз он сломался. Думаю, когда я в следующий раз поймаю копье, мне конец.
— Как и любому из нас, — сказал Габриэль. Том кивнул, соглашаясь.
— Я думал, что я храбрый, — де Бозе вздохнул, — а теперь понимаю, что боюсь смерти.
— Добро пожаловать, — сказал Габриэль.
— Что? — нахмурился Том. — Ты боишься смерти?
— Постоянно. Смерти, разложения, унижения, пыток, агонии, неудачи, успеха… да чего угодно.
— В этом я не сомневался, — хмыкнул Том.
Габриэль кивнул и улыбнулся де Бозе.
— Раз ты жив, оставайся со мной. Эткорт с ног сбивается.
— Мне нужен новый лучник, — сказал де Бозе, вставая, — но я в игре.
— Бери боглина, — предложил Том.
— И возьму. — Де Бозе улыбнулся. — Мне нравится этот жучок. Вы не против иметь его при себе?
— Потерплю, — сказал Габриэль по-горски.
Том не обратил на это внимания.
— Ладно. Думаю, мы все не влезем на твою летающую тварь?
— Нет. Готовьте войско к переброске, а имперцев отправьте по дороге, с едой. — Он указал на схолариев: — Комнина и Майкла я оставлю с Бланш охранять Арле.
— Ага. Это почему? — спросил Том.
— Потому что Майкл — заместитель меня как капитана, а Комнин — меня как императора.
— Ну и короновал бы юного Георгия, — сказал Том.
— Забыл, насколько горское общество похоже на империю, — улыбнулся Габриэль. — Надо было.
— У нас есть выборный наследник, — осклабился Том, — и мне не надо отвечать за весь мир. Так, по мелочи.
Габриэль засмеялся. По-настоящему, как не смеялся очень давно.
— Что насчет еды? — спросил Том.
— Прямо сейчас через перевал идет обоз из четырех сотен телег. Ты не думал, где Сью?
— Она велела мне не спрашивать. — Том слегка улыбнулся. — Мы все еще вместе… ну, ты знаешь. А как врата?
— Я не думал, что мне придется кормить беженцев. Хотя бы не так много. В остальном все хорошо. Ну, кроме того, что Эш побеждает, Некромант никуда не делся, а Гармодий с месяц назад решил, что есть еще и третья сила, которую пока не видно. Ну и чума не побеждена. И что-то мы еще забыли. А так все хорошо.
— Я бы поболтал с тобой еще, — засмеялся Том, — но у меня куча дел.
Габриэль вернулся к Ариосто, который обгладывал уже не узнаваемые останки жирного тельца. За ним никто не пошел: войско всегда было семьей и оставалось ею, здесь ему придворные не требовались.
На Ариосто уставились два мальчика. Один предложил поймать грифона за поводья.
— Не вздумай, — улыбнулся Габриэль.
Мальчики убежали и оставили его одного. К счастью.
— Ты их убиваешь, прежде чем съесть? — спросил он.
Ариосто мурлыкнул. «Обязательно».
Габриэль кивнул и оперся спиной на седло. Посадочная площадка служила также плацем, и он видел почти весь лагерь. Долговязая женщина целовалась с Безголовым, думая, что их никто не видит. Двое лучников дрались, обмениваясь сильными и резкими ударами, — но, кажется, не всерьез. Дубовая Скамья болтала с Цаплей. Кто-то шел в нужник, кто-то стирал белье, ел, стрелял из лука или махал мечом. Двое кузнецов подковывали коней.
Пока он смотрел, все начало меняться. Раздался свисток; в центре лагеря, рядом с командирскими шатрами, разом рухнули палатки целого копья — раз, два, три. Шатер примипила качнулся взад и вперед, и с него начали снимать полотнища внешних стенок. Зазвучала труба. У них появился новый трубач — из Харндона. Габриэль никогда не видел этого парня, и ему вдруг страшно захотелось пойти и познакомиться с ним.
Новый трубач был чертовски хорош. Сигнал «снимайте лагерь» летел над травой, и палатки опускались одна за другой. Некоторые из ветеранов увидели императора и сделали правильный вывод.
Харальд Деркенсан, одетый в одну только длинную красную тунику, подбежал к началу строя льняных палаток и дунул в золотой свисток. Из палаток повыскакивали здоровенные вояки.
У Габриэля при виде всего этого рвалось сердце. На глазах выступили слезы.
«У меня никогда этого больше не будет, — подумал он, — будут любовь и власть, но этого не будет».
«Почему ты грустный?» — спросил Ариосто.
Габриэль забыл, что чудовище чувствует его эмоции, а иногда даже мысли.
«Я люблю этих людей», — пояснил Габриэль. Он никогда не позволял себе так думать.
«Конечно, любишь», — радостно согласился Ариосто.
Габриэль рассмеялся. Глаза
