Кристофер Паолини - Наследие

Решение эльфов отправиться вместе с ним сперва поразило Эрагона, но он был очень им за это благодарен. А Блёдхгарм заявил: «Мы не можем оставить Элдунари. Им нужна наша помощь. Наша помощь понадобится и тем малышам, что должны проклюнутся».

Эрагон и Сапфира, наверное, с полчаса обсуждали с Блёдхгармом, как безопаснее перевозить драконьи яйца, а затем Эрагон взял с собой наиболее могущественные Элдунари — самых старших драконов, Глаэдра и Умаротха. поскольку на Врёнгарде им с Сапфирой непременно понадобилась бы их помощь.

Расставшись с эльфами, Сапфира и Эрагон направились на северо-запад, и Сапфира летела ровно и спокойно, почти так же, как и во время их первого перелета на Врёнгард.

И вот тут наконец Эрагона охватила глубокая печаль. На какое-то время он совсем приуныл и начал себя жалеть. Сапфира тоже была печальна из-за расставания с Фирненом. Но день был ясный, ветра почти не было, и настроение у обоих вскоре поднялось. И все же легкое чувство утраты окрашивало все, что видел Эрагон. Во все глаза, с каким-то новым восхищением и восторгом он смотрел на эту землю, зная, что, скорее всего, никогда больше ее не увидит.

Сапфира летела над зеленеющими лугами и лесами, а ее темная тень пугала находившихся внизу птиц и зверей. Когда спустилась ночь, они прекратили полет и устроились на ночлег на берегу какой-то речушки, протекавшей по дну неглубокого оврага, и долго сидели, глядя, как движутся у них над головой звезды, и беседуя обо всем, что уже было и что еще только будет.

К вечеру следующего дня они прилетели в деревню ургалов, раскинувшуюся на берегу озера Флам. Эрагон знал, что именно там они смогут найти Нара Гарцвога и Херндол, совет самок, правивший народом ургалов.

Несмотря на протесты Эрагона, ургалы настояли на том, чтобы устроить в честь их с Сапфирой прибытия великий пир. Весь вечер он пил вместе с Гарцвогом и его друзьями местное вино, которое ургалы делали из ягод и древесной коры. Эрагону показалось, что это вино было крепче медового напитка гномов. Сапфире оно понравилось больше, чем ему. На вкус оно напоминало забродившую вишню, но Эрагон все равно пил, чтобы не обидеть хозяев.

Многие из женщин племени подходили к нему и Сапфире, желая познакомиться с ними поближе, поскольку лишь немногие участвовали в войне с Империей. Самки ургалов были несколько стройнее и изящнее «баранов», но такие же высокие. Рога у них были короче и тоньше, хотя тоже очень массивные. Вместе с самками подходили и дети. У самых маленьких рогов еще не было, а у тех, что постарше, на лбу торчали чешуйчатые наросты длиной от одного до пяти дюймов. Без рогов ургалы выглядели удивительно похожими на обыкновенных людей, несмотря на иной цвет кожи и глаз. Было совершенно очевидно, что некоторые детишки вырастут куллами, потому что уже в самом юном возрасте были сильно выше своих ровесников, а часто — и родителей. Насколько мог судить Эрагон, невозможно было заранее определить, у кого из ургалов может родиться кулл, а у кого нет. Родители-куллы зачастую рождали как раз самых обычных ургалов. Во всяком случае, это случалось столь же часто, как и рождение куллов у обыкновенных пар.

Весь вечер Эрагон и Сапфира пили вместе с Гарцвогом. В итоге Эрагону стали даже сниться сны наяву… Особенно пока он слушал, как ургальский сказитель излагает легенду о победе Нара Тулкхка при Ставароске — во всяком случае, так сказал ему Нар Гарцвог, потому что Эрагон почти не понимал языка ургалов, в сравнении с которым грубоватый язык гномов стал казаться ему нежным и мелодичным, как звуки лютни.

Утром он обнаружил у себя на теле более десятка крупных синяков — результат дружеских шлепков и толчков, которые он получил от куллов во время пира.

Голова у него раскалывалась, все тело болело, но им с Сапфирой пришлось отправиться в сопровождении Гарцвога на переговоры с Херндолом. Двенадцать самок, которых именовали «старейшие хозяйки», проводили свой совет в низкой хижине округлой формы, наполненной дымом горящего можжевельника и кедра. Кривоватая дверь была, пожалуй, маловата для головы Сапфиры, однако она все-таки сумела ее просунуть внутрь, и ее чешуя отбрасывала яркие синие блики на темные стены хижины.

Все присутствующие на совете самки были невероятно стары, а некоторые еще и слепы и совершенно беззубы. Они были одеты в длинные рубахи, украшенные рисунком из узелков, весьма похожим на те плетеные украшения, которые висели на каждом доме снаружи и считались чем-то вроде «фамильного древа» каждого из обитателей данного клана. У каждой из членов Херндолла имелся особый посох, украшенной резьбой, тайный смысл которой Эрагону, разумеется, известен не был.

С помощью Гарцвога Эрагон изложил «старейшим хозяйкам» первую часть своего плана по предупреждению конфликта между ургалами и другими расами. Согласно этому плану, ургалы должны были каждые несколько лет проводить соревнования в силе, скорости и жизнестойкости. Во время этих соревнований молодые ургалы имели право обрести должную славу, а стало быть, возможность завести жену и занять более высокое положение в обществе. В этих играх, как предлагал Эрагон, могли также участвовать и представители других народов, что давало бы ургалам возможность испытать себя в борьбе с теми, кто так долго считался их врагами.

— Король Орик и королева Насуада уже согласились участвовать в этих играх, — сказал Эрагон. — И Арья, которую теперь избрали королевой эльфов, тоже обдумывает свое возможное участие, и я не сомневаюсь, что она тоже благословит подобные игры.

Члены Херндола посовещались несколько минут, а затем заговорила самая старая седоволосая самка, рога которой стерлись от времени почти до основания. Гарцвог стал переводить ее слова Эрагону.

— Это хорошая идея, Огненный Меч, — сказала старуха. — Мы посоветуемся, и наши кланы решат, какое время лучше назначить для таких соревнований. Мы обязательно это сделаем!

Эрагон, страшно довольный, поклонился и поблагодарил ее.

Затем заговорила еще одна старая самка:

— Нам нравится твое предложение, Огненный Меч. Только вряд ли это прекратит войны между народами Алагейзии. Наша кровь слишком горяча, чтобы ее можно было охладить какими-то соревнованиями.

«А разве кровь драконов не горяча?» — спросила Сапфира.

Одна из старух коснулась своих рогов:

— Мы ничуть не сомневаемся в свирепости твоего народа, Огненный Язык.

— Я знаю, сколь горяча ваша кровь — она горячее, чем у всех других народов, — сказал Эрагон, — и поэтому у меня есть еще одна идея.

Совет выслушал его молча, но внимательно, и пока он излагал свои мысли, Нар Гарцвог как-то нервно переводил, словно чувствуя себя не в своей тарелке, и даже порой негромко рычал. Когда Эрагон умолк, старухи заговорили, задвигались, хотя и не сразу — прошло, по крайней мере, несколько минут, в течение которых Эрагон чувствовал себя не слишком уютно под немигающими взглядами «хозяек», которые еще могли что-то видеть.