Семен Слепынин - Паломники Бесконечности

Для меня это ни то и ни другое. Видимо, я был неплохим учеником Гераклита, утверждавшего, что свет и тьма — одно и то же. Я пришел к другому, поистине всеохватывающему парадоксу: бытие и небытие — одно и то же! Не бывает бытия без небытия, как не бывает света без тьмы. Тьма — колыбель солнца. Так и небытие — колыбель бытия и всего сущего: звездного сияния и лепета древесной листвы, журавлиного крика и детской улыбки…

Упоение, опаляющий восторг испытал я, увидев собственными глазами самый великий, самый фундаментальный качественный скачок, когда ничто скакнуло в нечто, небытие в бытие, когда математический нуль, перевалив через горловину сингулярности, обернулся вдруг исчезающе малой пылинкой, через мгновение — раскаленной каплей, потом яблоком, арбузом… Взрыв! Большой Взрыв! Я присутствую при рождении Вселенной.

С любопытством осматриваюсь. В данный момент Вселенная еще крайне мала, и плотность ее столь велика, что излучение и вещество неразрывно связаны, втиснуты друг в друга. Еще миг — и Вселенная-арбуз молниеносно разбухла до небольшой планеты. Из пут чудовищной гравитации рвалось на свободу излучение — свидетель первых секунд мироздания. На моих глазах рождались простейшие атомные ядра — водорода и гелия. И неизбежно возник ядерный синтез. Вселенная еще раз взорвалась, но уже исполинской водородной бомбой. Из нее вылетело несколько светящихся сгустков. Что это? Остатки, реликты океана времени? Это же реликтовые галактики! Догнать их, рассмотреть!

Но я прозевал. Вселенная-бомба разлетелась брызгами, рваными комками раскаленной плазмы, и в этой буре первичные галактики затерялись. Через минуту или две беснующийся ураган утих, и дальнейшее расширение шло уже более спокойно. Из разлетающихся облаков плазмы, из этого огненного тумана возникали галактики, звезды, планетные системы… И вот Вселенная вышла на свет Божий — в пространстве — в своем новом протонно-электронном, то есть в вещественном состоянии. Она все расширяется и расширяется.

Капитан бы сказал, словно цветок, раскрывающий свои лепестки навстречу солнцу, Вселенная радостно развертывается и раскрывается навстречу жизни и свету разума. Да, восторгался бы он, это космическая душа выходит из глубочайшего сна, сходного с небытием, к первому, еще робкому и смутному, осознанию своего бытия.

Я сейчас с любопытством наблюдаю это великое пробуждение. Вижу, как на некоторых планетах из илистых теплых морей, из этих химических лабораторий с величайшим трудом шагнули на голую каменистую сушу растения. В тумане, похожем на банный пар, они качаются, вытягиваются в деревья. Еще немного времени, всего лишь сотенку миллионов лет, — и на материках раскинулись сумеречные джунгли. В них уже копошатся какие-то твари с органами обоняния, осязания, зрения. Материя стала ощущать, видеть себя, но мыслить — еще нет. Это потом…

Я закрыл глаза и представил, как это произойдет. В своем воображении видел, как психозой совершенствовался, а когда появились двуногие существа с прямостоящей походкой, появился и разум. Но не мгновенно, а в тяжком освоении природы — в труде. Вижу на своем экране этих первых людей, вижу с жалкими орудиями труда. Палками они сбивают плоды с деревьев, камнями выкапывают клубни. Потом стали обтесывать камни, шлифовать их. Это же сама Вселенная начала еще робко, неуклюже оттачивать и шлифовать свое умение думать! Именно свое. Через людей, но свое. Прошли тысячелетия — и возникли общества людей, расцвели цивилизации… Вот тут-то Вселенная, ее космическая душа по-настоящему пробудилась в науке, философии, искусстве…

Впрочем, я слишком замечтался. Не знал я тогда и не догадывался, что буду проклинать это пробуждение и от восторгов, присущих капитану, приду к старпомовскому нигилизму.

Я очнулся от восторженных мечтаний, от видений будущего. Природе, ее космической душе до своего «философского» осознания весьма далеко — миллионы и миллиарды лет. Пока я вижу изначальную Вселенную с неисчислимым множеством молодых галактик. Одну из них я как будто узнал, видел в фильмах пришельцев. Неужто это их галактика — Млечный Путь? На ее окраине приметил звезду с целой свитой планет. Я нырнул под клубящиеся тучи одной из них. Сверху рушились горячие потоки. «Ничего себе дождичек, — подумал я. — Не вода, а кипяток. Будь на мне телесная оболочка, сварился бы, как цыпленок».

Вода, коснувшись раскаленной докрасна поверхности, испарялась мгновенно, как взрыв гранаты. Все кругом кипело, бурлило, клокотало. Но формирование планеты в основном завершилось. На смену космической фазе ее развития пришла фаза геологическая. Я шел под толстыми и мягкими, как перина, тучами и не обращал внимания ни на дрожащие ветви молний, ни на багровые зарева вулканов. Я шел во времени, шагал в будущее, оставляя за собой миллионы лет. И вдруг тучи разошлись: я вошел в иную эпоху — под чистое небо палеозойской эры. В мелководных теплых морях и уютных лагунах уже кишела жизнь. Плавали панцирные рыбы, по дну ползали черви, копошились ракоскорпионы. Ближе к песчаному берегу, свернувшись в кольца, лениво нежились трилобиты.

Нежились… На миг мне привиделось иное. Глаза трилобитов — глаза космической души, о которой с таким умилением говорил капитан. И вот эти-то материализовавшиеся глаза души глядят в чистое небо и тоскливо вопрошают: за что? Кто и зачем втискивает мое пробуждающееся сознание в тяжкие и страдающие цепи вещества?

Восторженное настроение поугасло, и в душе поселилась тоска. Охваченный тревогой и надвигающимся ужасом, я стремительно двигался вперед и оставлял за собой миллионолетние куски времени. Скорее в другую эпоху! Остановился в кромешной тьме, увязнув в омуте. Кое-как выбрался из него и пошел, путаясь в болотных травах и натыкаясь на стволы каких-то деревьев. «Это же лепидо-дендроны», — опомнился я, когда глаза привыкли к темноте. Гигантские стволы с твердой ромбовидной корой уходили ввысь и своими кронами закрывали небо.

Я остановился и прислушался. В мглистых джунглях каменноугольного периода, хлюпая в воде, бродили огромные земноводные и еще какие-то ползающие гады. Вдруг вопли, стоны… Кто-то кого-то пожирал и, сыто урча, чавкал. «Плотоядная эпоха», — поежился я и выскочил из леса на относительно светлую поляну. В надвигающихся вечерних сумерках летали ошеломляюще огромные стрекозы, треща метровыми крыльями — многоцветными и сияющими, как радуга. Красота неописуемая! Две яркие синеглазые красавицы набросились на третью и вмиг растерзали ее. Поужинав подругой, разлетелись.

Так вот что тревожило меня: взаимное пожирание! И это капитан называл «робким пробуждением космической души»? И это «заря мыслящего духа»? Да будь она проклята такая «заря». Нет, ближе к истине старпом: это дьявол пирует и тешит свою злобу.