Сергей Никшич - Соседки

– Тебе, а кому же, – ответил он и выпустил в лицо Тоскливцу кольцо удушливого дыма.

Тоскливец поморщился, потому что не курил из принципиальных соображений: во-первых, потому, что ему было жаль тратить деньги на сигареты, а во-вторых, он заботился о собственном здоровье. И намеревался умереть абсолютно здоровым человеком назло Кларе и врачам. Лет в сто пятьдесят.

– Ладно, заноси, – вдруг пошел на попятную Тоскливец, решив, что лучше такой стул, чем никакого.

– Сам неси, – также равнодушно ответил Нарцисс. – Я свое дело сделал – привез, а ты неси.

– Ну ты и человек! – опять нахмурился Тоскливец. – Никак с тобой не сговоришься.

И он занес стул в сельсовет и только тогда вспомнил, что стул у него не соответствует столу. И стал требовать у Головы, чтобы тот приказал отпилить у стола ножки.

– Остались от столика рожки да ножки, – ехидно сказал Голова и как бы ненароком, словно поглаживая, прикоснулся к острому черепу Тоскливца, чтобы проверить того на наличие рогов.

Но череп Тоскливца был гладок, как доска для резки овощей. А Тоскливец с омерзением отстранился от Головы, сразу сообразив, что тот у него в голове ищет.

«Значит, у него рога стали расти, – радостно подумал Тоскливец. – Выгонят его наконец с работы, а меня назначат».

И он радостно заулыбался, представляя себе, как Маринка будет заносить ему в кабинет чай, а он будет ее хватать за всякие соблазнительные места. И тут же сообразил, что соседки сразу же донесут обо всем Кларе, и огорчился.

«Надо бы залить все подвалы в Горенке цементом, – подумал Тоскливец, – вот тогда они оставили бы нас покое. И чердаки, чтобы они туда не перебрались. Кругом безсоседочный цемент. Прочно и надежно. И вооружить всех автоматами, чтобы открывали по соседкам стрельбу без предупреждения. Вот тогда началась бы настоящая жизнь. И Маринка никуда бы не делась».

Но настроение ему испортила опять же соседка, которая, высунувшись из норы до половины, сообщила ему, что стул его с мусорника и только ему не покупают настоящий стул, потому что он человек совершенно бесполезный. Только и умеет, что с кукушкой ругаться. А вот снять с жены пояс ему слабо.

– Она с тобой даже за деньги не ляжет, – сказала наглая, но при этом очень хорошенькая гадина и скрылась в норе.

И от бешенства глаза Тоскливца превратились в красные угли, и он стал неумолимо, как Немезида, надвигаться на Нарцисса, который, источая миазмы, обретался неподалеку, поджидая Василия Петровича. А тот обсуждал с Акафеем что-то нелицеприятное, и обличность его багровела, как закат солнца, и он хватался за сердце и божился, но на другом конце провода ему не верили, и вскоре начальственное лицо положило трубку, и в ушах у Головы раздались частые оскорбительные звонки.

– Дваждырожденного вызывай! – коротко приказал он Тоскливцу, заметив, что тот на него смотрит.

– У него же дома телефона нету, – парировал Тоскливец.

Часы уже показывали шесть и он представлял себе, что заседает за столом и пожирает горячий ужин и Клара то и дело норовит задеть его бедром, а он делает вид, что не замечает ее намеков на то, что пора скрепить их отношения соответствующим документом. Идиллия. А вместо этого ему предлагают тащиться по сырому, промозглому, пахнущему соснами воздуху, который он ненавидит, к грубому, как горилла, типу, который наверняка его оскорбит или, по крайней мере, скажет какую-нибудь гадость.

– Нарцисса пошлите, – посоветовал он Голове. – Тот, во-первых, на машине, а во-вторых, его уже давно пора куда-нибудь послать.

Мысль показалась Голове не лишенной интереса, но он не любил менять своих решений, полагая, что мягкотелость начальника портит подчиненных.

– Тебе сказали, ты и иди. Неужели не понятно?

– Я ведь писарь, а не глашатай, – возразил опять Тоскливец, потому как точно знал, что идти к Дваждырожденному ему не выгодно.

Голова нахмурился. Спор с подчиненным приводит к потере авторитета. Но уступить Тоскливцу, значит признать его правоту. А разве Тоскливец может быть прав?

– Иди, а то и без стола окажешься! – завопил Голова. – Шагом марш!

– Здесь не армия, а присутственное место, – кротко возразил Тоскливец, – но если вы так настаиваете, то я пойду. Хотя на улице собачий холод и Нарцисс бы в автомашине добрался бы до нужного места за одну минуту.

Голова почесал затылок – Тоскливец был прав, но как же это признать?

– Исполняй! – сказал он и залег на кожаный диван, чтобы забыться.

Тоскливец напялил на себя куртку, надел вязаную шапочку, чтобы не застудить макитру, и отчалил плавно и неторопливо, давая понять, что ждать его придется целую вечность.

А Голова лежал на диване и мысленно зализывал раны: Акафей угрожал уволить его через сутки, если он не избавит село от соседок. И соседей, которые опять набежали в село. Но при этом только своими силами. «Сами их развели, – сказал ему Акафей, – сами и избавляйтесь. На мою помощь не рассчитывай. Вот так. Уволю, и все. Это – ультиматум. Не хочу за твои подвиги отвечать… Достаточно, что…» Голова знал, что не досказал ему Акафей. Коленки. Ведь Акафей не искал в лесу своего дерева, да, впрочем, и не мог его там найти, ведь он был родом не из этого села. А супружнице его вряд ли нравится, что неизвестный художник изобразил на коленях ее муженька двух упитанных крыс с круглыми задницами. И рисуночек этот не вывести, хоть ты ткни. Хотя как поможет Акафею то, что мы избавимся от соседок? Если избавимся. Ведь это легко сказать – избавиться. А как? На них ведь ни одна отрава не действует. И в замке они были. Значит, живут долго. А в Горенке всегда есть, чем развлечься. Так как же можно рассчитывать на то, что они уберутся подобру-поздорову? Одна надежда на то, что у Дваждырожденного военный опыт. Дать ему ядерную бомбу и пусть взорвет село. Соседки тогда и убегут. И нас уже здесь не будет. Никогда. И Акафею некого будет увольнять. Гапкина дудка уже ни черта не помогает. Разве что свиней пасти. Но Гапку к работе не приставить. Только и умеет, что кровь пить. Абсолютный чемпион по выпиванию крови. Вот каким грустным мыслям предавался Василий Петрович под шум мелкого, надоедливого дождя, который как из ведра лился на село с холодного серого неба.

А Тоскливец и вправду запаздывал, и Василий Петрович уже начал подумывать о том, что он вообще не придет. А завтра к вечеру его уволят, и тогда он будет целыми днями смотреть Галочкин огромный телевизор и поедать вкуснейшие бутерброды. И это тоже неплохо. А после него хоть потоп. Пусть соседки все тут сожрут. В том числе и дома. И тогда уже наверняка вмешаются санэпидемстанция и войска. И славные воины покроются известными татуировками.