Илья Носырев - Карта мира

ГЛАВА 6

Примирение с крестьянами

На следующий день Рональд во главе посольства отправился в деревню. Вести переговоры с крестьянами — это звучало дико, но услужливый разум человеческий мигом подбрасывал оправдание: времена нынче такие пошли. Не будь этого оправдания, род человеческий вымер бы на второй день. А так жил себе да жил, правда, лучше не становился.

Деревенька выглядела убогой и разгромленной. Дома были такие: в одном три стены сговорились и подсадили четвертую, да так, что она ушла в землю; в другом не было крыши, а также входа — да и не нужен он был, поскольку, хорошо подпрыгнув, можно было попасть внутрь, перескочив через стены; от третьего дома осталась только печь с лежащим на ней хозяином. И тараканы — всюду бегали рыжие худющие тараканы.

Крестьяне сидели на корточках. Рональд читал где-то, что эта поза — одна из черт человеческого вида, отличающая его от обезьян. Если принимать за чистую монету еретическое учение о происхождении человека от обезьяны (Рональд всегда порицал себя, но из ереси этой выйти не мог), становилось ясно, какими мелочами являются все различия в братской семье приматов.

К вони крестьянских жилищ он понемногу привыкал, к виду самих мужиков — все никак не мог. Они производили впечатление живых мертвецов, сражаться с которыми он сюда и явился: обернутые черными тряпками, словно прокаженные, с морщинистыми коричневыми от солнца лицами и голубыми глазами, ангельски смотревшими из-под угрюмых набрякших век. Они сидели вокруг домов и не двигались, не произносили ни слова. Рональду становилось жутко, жутко мистически. Умом он понимал, что в случае нападения сумеет вовремя отступить: крестьяне не производили вида сколько-нибудь опасной военной силы, а он все-таки явился не один, а с целой гвардией — но толпа эта вызывала у него такой же страх, который мы испытываем при виде больного чумой: страх заразиться чужой бедой и горькое удивление при виде того, во что можно превратить человека.

— Мои приветствия! — сказал Рональд, не спешиваясь с Гантенбайна. — Кто здесь старший? С кем я могу поговорить об условиях перемирия?

— Я здесь батько! — выдвинулся вперед из толпы человек. — А это мои кореша.

Он был широк в плечах и одет более шикарно, чем сидевшие вокруг крестьяне: кожаная куртка, меч на боку, перстень с бриллиантом на руке, длинные и блестящие, вероятно, напомаженные салом волосы. А также одноглаз: левое веко отступило вглубь глазницы, из-под него был виден краешек багрового глазного дна.

Следом за ним вышли еще два человека: один — мрачного вида разбойник, совершенно заурядный и любопытства у Рональда не вызвавший, а третий…

А третий, третий — у Рональда дух перехватило — третий не был живым человеком.

Кожа его была желта, как кожа у древних стариков, разве что немного посуше, глаза несколько белесы, а еще не видно было вен на его руках. Грудная клетка (это уж Рональд потом присмотрелся) не двигалась — он не дышал. Тусклые зрачки казались гнилыми, скулы выпирали, да губы несколько ввалились. Но никаких очевидных патологий — трупных пятен, гниющего мяса, торчащих костей — ничего этого не было.

И смотрел он гораздо дружелюбнее, чем двое крестьян. Даже улыбнулся, а тусклые глаза его приветливо блеснули.

— Батько Полифем меня зовут, — мрачно сообщил главный.

— Рональд, граф Вульпи, — сказал рыцарь, кивнув. — Я посланник правителя Арьеса, в данный момент — посредник на переговорах.

На главаря восстания его слова не произвели никакого впечатления, но крестьяне вокруг опасливо зашушукались.

— Условия наши такие, — мрачно произнес Полифем. — Маркиз никогда больше на фиг не посылает людей в деревню, отказывается от всех прав на Новые Убиты, а мы за то не сжигаем его замок, не убиваем его лошадок, убираем свои катапульты от стен.

— Маркиз на это не пойдет, — честно признался Рональд. — Он ведь может сюда вызвать войска из Рима.

— Не может, — махнул рукой Полифем. — Иначе вызвал бы уже. Придут войска — за ними и попы потянутся, прознав, какие тут дела с мертвяками — а попы маркизу самому по шее надают. Он не дурак все ж таки и себе отнюдь не враг.

— Маркизу нужен оброк. Он готов от барщины отказаться, и от права первой ночи, и от всех других прав на деревню. Но без оброка все хозяйство замка придет в упадок, и у него выбора другого не будет, кроме как вызвать войска из Рима.

— Вот это ближе к телу, — признал батько. — Сдохнет ваш маркиз без нашего хлебушка, без наших помидорок, без картохи нашей. Ну и пущай подыхает.

— Тогда у меня осталось лишь последнее слово.

Рональд достал из-за пазухи свиток и, развернув его, прочел:

— «Предписываю крестьянам деревни Новые Убиты прекратить войну с собственным сеньором. Условия мира должны быть согласованы обеими сторонами путем взаимных уступок. В противном случае крестьянам деревни Новые Убиты следует ждать прибытия имперских войск. Правитель Арьес».

И показал печать оторопевшим крестьянам. Наступила долгая пауза.

— Печать поддельная! — проскрипел наконец один из друзей Полифема.

— Пусть Мишель Пропойца скажет, настоящая или нет! — рассудил батько.

Мертвец, сопровождавший его, подошел к Рональду и посмотрел на грамоту.

— Настоящая, — бесстрастно сказал он.

Крестьяне зашумели. Полифем поднял руку.

— Добро, — сказал он. — Условия мира приемлем.

Шум стал громче. Рональд почувствовал одобрение толпы — продолжать войну с маркизом большинство считали делом опасным, оброк крестьян гораздо меньше пугал.

— Вот чего забыли, — проорал батька, перекрывая шум толпы. — Только мы весь свой военный лагерь в лесу оставим. Чтобы этот сатана обратно не пытался нас поработить.

Рональд задумался. Про военный лагерь маркиз ничего не говорил, а сам правильного решения он принять не мог — ввиду недостатка информации.

— Хорошо, пусть остается, — сказал он, внутренне досадуя на себя, что не подготовился к переговорам лучше. Вот так история и творится — путем недомолвок, недодуманных до конца планов и неожиданных вопросов, подумал он.

— А ты, рыцарь, не дурак, — одобрительно кивнул батько Полифем. — Совесть в тебе есть али задумал чего?

Рональда эта похвала покоробила, но он сдержался и спокойно ответил:

— Правитель хотел вернуть мир на эту землю — и сего дня вернул. Я исполнял его поручение — и ничего больше.

— И чего, теперя в Рим укатишь? — прищурился батько, чье настроение в результате заключения мира заметно улучшилось.

— Вовсе нет. Останусь на некоторое время наблюдать за соблюдением условий перемирия, затем отправлюсь дальше по своим делам.

— Добро. В гости к нам не побрезгаешь?