Мэри Джентл - Золотые колдуны

По различной окраске камня можно было видеть, что стены возводились один или два раза заново с интервалом в столетия. Там, где сидела я, на скамье в углу возле камина, имевшем размеры небольшой комнаты, камень был серого цвета с голубыми прожилками, старый и потертый.

Марик сидел на корточках на шкурах и сонно смотрел на огонь. Он был смущен; он впервые выехал из своего города. Рурик и Садри сидели рядом со мной и разговаривали.

Я откинулась назад; у меня все еще болело все тело, но я наслаждалась ощущением чистой и сухой одежды, глядя поверх камина на звезды, блестевшие в бездымном жаре пламени.

Это был тот момент поездки, какой приносит с собой ощущение меланхолии, когда оглядываешься назад и чувствуешь каждый отрезок пути, каждую долго тянущуюся милю, лежащую между знакомым и еще неведомым. Я была самой первой представительницей моего вида, которая ехала в эту неизвестную страну. Мечта об этом — которую я могла бы мысленно проследить сквозь годы — побудила меня в идеалистическом возрасте четырнадцати или пятнадцати лет начать мою карьеру в ведомстве внеземных связей. Реальность была одновременно более страшащей и удовлетворительной, чем я ожидала.

Рурик повернулась рядом со мной и протянула обрубок руки к теплу камина.

— Она у вас все еще болит? — спросила Садри.

— Нет.

— Вы были лучшей, — сказала она. Они обменялись взглядами, по которым я поняла, что они говорили об этом уже ранее. Она обратилась ко мне: — Она была лучшим бойцом на мечах «харур», какого когда-либо видела Южная земля.

Ответом Рурик было ее пожатие плечами. Я подумала, что это должно ее ранить, когда кто-либо говорит, поскольку еще не была знакома с ортеанским обычаем публично рыться в чьем-то грязном белье.

— Я не имею об этом никакого понятия. Вы не можете сравнить меня с уже ушедшими мастерами или с теми, которые еще не родились, но, действительно, уверяю вас, я была лучшей в моем поколении.

В ее голосе не было ни гордости, ни сожаления. Она лишь констатировала факт.

— У меня все еще есть харур-нилгри, — добавила она, и губы ее растянулись в улыбку, предназначенную для Садри. — Утратила ли я равновесие или нет, вы все равно не отважились бы вызвать меня на поединок.

— Тут вы правы, — согласилась Садри.

Уютно потрескивал огонь. Она носком ноги подбросила в него полено. Из дальней части зала зазвучало пение.

Катра Садри Ханатра была невысокой женщиной, не выше метра сорока, у нее была круглая, приземистая фигура. Ее кожа была бледного, как у рыбы, цвета и слегка окрашена цветком прибрежных низменностей. Ее седеющая рыжая грива была коротко подстрижена. У нее были морщинистое круглое лицо, большой лоб и широко расставленные глаза, почти спрятавшиеся в складках кожи. Возраст ее было трудно определить; ей могло быть сколько угодно от пятидесяти до семидесяти. Она была, пожалуй, очень некрасива, а когда мигательные перепонки прикрывали ее глаза, она иногда напоминала лежащее при смерти пресмыкающееся. Однако у нее было такое же добродушное выражение лица, как и у Герена, и такой же дар — умение принимать гостей.

— Как поживает Герен? — спросила она Рурик.

— Он готовит корабли. — В голосе Рурик слышалось лукавство. — Я предполагаю, что он опять вернулся к идее плавания на запад и убежден в том, что найдет землю, если будет плыть под парусами на «Ханатре» на запад в течение пятидесяти дней.

— Он опять пропадет на какое-то время, а потом вернется без всякого результата, я его знаю. Вы, — сказала Садри и положила руку на плечо Рурик, — вы — его арикей. Когда вы станете н'ри н'сут Ханатрой?

— Даже если бы мы были в одной телестре, это не удержало бы меня в Имире, а его — на суше.

— Я спрашиваю вас не по этой причине. У вас здесь есть хорошие друзья. Я бы очень хотела, чтобы вы приезжали сюда домой, а не в солдатские квартиры в каком-то гарнизоне… Вы согласны в этом со мной? — неожиданно обратилась она ко мне.

У меня было желание отговориться тем, что я ничего в этом не понимаю, но тактичность подобного рода не была здесь принята. Как позднее об этом выразилась Рурик, во всей Южной земле не наберется достаточно такта, чтобы им можно было наполнить один чан.

— В моем мире это бы не подействовало, во всяком случае, в той его части, где я родилась, — ответила я. — Может быть, это получится здесь. Вы привыкли иметь кормилиц и приемных детей и — не знаю точно — вы, кажется, удерживаете вместе ваших детей и родственников, не так ли? На земле это более ограничено. Либо живут вместе, либо нет.

— Все дело в земле, — сказала Рурик. — Я выросла как Орландис, хотя и родилась не там.

— Земля у нас не играет такой большой роли, — сказала я и оказалась на миг совершенно одна, окруженная чужими.

— Землю в ком-либо невозможно убить, — возразила Садри.

— Ту землю, где вырос, где был ребенком, — сказала Рурик, где увидел первые поля, дороги и берега. Дом. Вы помните дом, — напирала она, — комнаты, что были в нем и где вы спали?

— Да, конечно.

— А горы, — подхватила Садри, — а свет, ветер, реку и тропинки между деревьев?

— Да…

Там, где я родилась, такого было немного. Нет, но я помню улицы и места, куда раньше падали бомбы, на которые дети претендовали как на участки для своих игр. Все это перемещалось с моей жизнью, прежде чем были убиты мои отец и мать. Если бы я повзрослела, когда они еще были живы, спорили друг с другом и расстались, это было бы легче. При моих обстоятельствах у меня остались лишь ранние детские воспоминания. Воспоминания ребенка, в которых остались не лишения, а хорошие времена.

— Вы чувствуете это точно так же, — сказала Рурик, и я увидела, как она и Садри наблюдали за мной.

— Кроме того, вы не созданы для этой телестре. — Садри вернулась к своему утверждению. — Вам сказал бы это любой Говорящий с землей. Не является позором, когда ты родишься не в той телестре, это — воля Богини, что отправляешься туда, где можно жить лучше всего.

— Я не родилась ни в одной из телестре. — В голосе Рурик послышалось нечто стальное. — Я это неоднократно подчеркивала. Я — амари, не имеющая матери, рожденная вне земли.

— Это нам не мешает.

— Я — Орландис, — почти ожесточенно сказала Рурик, — я из Мелкати, я из Южной земли. Что же мне, по вашему мнению, делать, Садри?

— Я затронула ваши старые раны, мне очень жаль.

Сумерки превратились в темноту, в окна с небольшими стеклами барабанил дождь.

— Может быть, однажды… — Рурик не договорила. — Что такое, Кем?

— Одни лишь слухи, т'ан. — Его взгляд смущенно скользнул в мою сторону и тут же вернулся к Рурик. — Аширен говорит, что здесь был один мужчина, который спрашивал, приедут ли сюда кавалеристы командующей, а поскольку здесь не знали, когда мы прибудем, то ничего не могли ему сказать. Он ускакал прочь, но они не могут сказать, по какой дороге.