Наталия Мазова - Янтарное имя

– Вот он, видишь? Все сюда ушло, как вода в песок, только голос и остался…. Хочешь, научу его вызывать?

– Меня?! – Растара прямо-таки ошеломило это предложение.

– А что в этом такого? Мне-то одна дорога – на костер. Не ты, так Эллери расстарается. Так пусть хоть голос останется людям на память. Можешь себе взять, а можешь подарить той женщине, что с ним странствовала – все лучше, чем без толку камешку пропасть….

Лань взяла кристалл в лодочку ладоней, поднесла к лицу, дохнула медленно и сильно…. Слабый свет запульсировал в камне, и тишину темной кельи разорвал так хорошо знакомый Растару серебристый, сияющий голос:

Зов скрипки – или зов трубы?Что ж, выбирай себе дорогу!Лиг неотмерянных столбы -Или сонаты в зале строгом,И друг святой, и враг слепой,И догорающие свечи -Или тебе по сердцу бой….

Некоторое время Лань так же держала кристалл у лица, затем привычным движением зажала в левом кулаке, опуская руку – песня продолжала литься и так.

– Вот и вся премудрость, – Растар услышал ее совершенно отчетливо, хотя ее голос был тише звенящего голоса певца. – Теперь будет звучать подряд, все двадцать песен. А захочешь раньше остановить – так же к лицу, и с силой вдохни. Только есть тут одна загвоздка: песни здесь не на кастельском. Ты понимаешь слова, потому что перевод идет через меня. А не станет меня – боюсь, только голос вам и останется.

Лицо ее при этом было абсолютно спокойно. Высшая эльфа – даже в этом обличье некрасивой смертной женщины никто бы не усомнился, что и вправду высшая! Растар поймал себя на том, что его тянет опуститься перед нею на колени.

– Вряд ли ты его любила, – шепнул он пересохшими губами. – Только больше и выше этой вряд-ли-любви, наверное, одно милосердие Господне. Не в моей власти отпустить тебе грехи, но….

Растар поднял наперсный крест:

– Силой, что дарует моя вера, снимаю с тебя оковы, наложенные отцом Эллери, и отпускаю тебя! Отныне вольна идти ты куда угодно, чтобы нести миру то, чем обладаешь…. amen!

Лань вскинула голову, передернула плечами…. Казалось, она прислушивается к чему-то внутри себя.

– Спасибо тебе, монах, – наконец выговорила она серьезно и печально. – Только запоздало твое разрешение. Я уже успела понять, что жить мне дальше незачем. И все равно спасибо – все не костер…. Что ж…. По прирожденному праву, что можно отнять у меня только с кровью….

Растар ничего не успел понять. Продолжая сжимать кристалл в левой руке, Лань вскинула правую в свет факела – и в ней блеснул длинный кинжал с позолотой на лезвии и ясно различимой магической аурой.

– ….ухожу добровольно!

В следующий миг кинжал легко и точно вонзился ей под сердце. Растар бросился к ней, уже понимая, что такие, как она, либо не решаются, либо не промахиваются, торопливо вырвал клинок и отбросил прочь…. И тогда она слабеющим движением прижала к груди, словно пытаясь остановить рвущуюся толчками кровь, левую руку с зажатым в ней и все еще звучащим кристаллом. Подобие улыбки мелькнуло на тонких губах – и голова ее тяжело ткнулась в солому.

– Зачем ты так, Владычица Песен? – как во сне, прошептал Растар, вглядываясь в угасающие черты изможденного лица.

И тут…. И тут он увидел, как мертвая уже рука разжалась – но никакого кристалла в ней больше не было. Ало-золотое сияние разгорелось между разжатых пальцев, растеклось по руке, живым огнем охватило кровь, вытекшую из сердца, и на глазах затянуло рану, а затем безудержно хлынуло во все стороны, одевая тело Лани огненным саваном….

– Sanctus Deus! – выдохнул Растар, отшатываясь к стене кельи и наконец-то осознав, ЧТО сейчас творилось на его глазах!

«Подарю я тепло своих рук не Ему – воску цвета огня с затаенной надеждой: а вдруг Он услышит меня? Подарю я дыханья тепло не Ему, а кристаллу в руках: все, чем был для меня Он – прошло, и в ладонях лишь прах…. Подарю я три тысячи слов не Ему, а тому, кто прочтет, чтоб не жил за пределами снов тот, чьи волосы – мед.

Подарю я свое естество не Ему, а тому, кто любим. Минет ночь, и придет Рождество…. Бог мой, слышишь? Будь с Ним!»

Стемнело. Со стороны «Рогатого орла» доносился нестройный гул голосов: сегодня попойка была какой-то нетипично шумной.

Чуть в отдалении, на уже знакомой каменной скамье под тополями сидели две женщины. На одной был крестьянский наряд с подолом, расшитым травами. Другая, лет сорока, наглухо затянутая в черное платье, прятала волосы под накидкой из черного же гипюра.

– Так когда он от вас ушел, Адалена? – повторила Лиула свой вопрос в сотый, наверное, раз за сегодняшний день.

– Да говорю же тебе, Льюланна – как только начало светать.

Ушел, как всегда, довольный, свистел, что твой соловей. Так что если с ним что-то стряслось, то скорее всего, по дороге от нас.

В кабаке-то утром тишь да гладь….

Как и предсказывал Гинтабар, Лиула хватилась его еще утром, но лишь к полудню догадалась кинуться в дом рыцаря делле Вальдиад. Там она выяснила, что ночь менестрель провел, как обычно, и ушел, как водится, на рассвете, а заодно до смерти перепугала Дину Вальдиад. Та уже готова была броситься вместе с Лиула на розыски, но Адалена, ее дуэнья и компаньонка, силой загнала госпожу в комнату, заперла на ключ и отправилась с Лиула сама.

С полудня до заката две женщины носились по Олайе, но тщетно – у фонтана на площади Лилий Гинтабар так и не появился, и никто во всем городе не знал, где бы он мог быть. Лет десять назад Лиула просто заподозрила бы, что менестрель разомкнул мироздание, не взяв ее с собой. Но она давно уже не была той взбалмошной девчонкой, которая так утомляла Гинтабара. К своим двадцати девяти она успела научиться трем вещам: улыбаться, молчать, если не спрашивают, и думать, прежде чем что-то сделать. А еще она успела понять характер Гинтабара в достаточной мере, чтобы ни на минуту не заподозрить его в предательстве.

– Ладно, – Лиула тяжело вздохнула, поднимаясь со скамьи. – Пошли в трактир. Там сейчас пьянка в самом разгаре, может, хоть кто-нибудь знает хоть что-нибудь.

Не успели они перешагнуть порог трактира, как на них обрушилось:

– Как, госпожа Адалена, вы – здесь, в сем злачном месте?

– Добрый вечер, отец Гилеспий, – Адалена церемонно склонила голову перед монахом-квентинцем, их с Диной духовником. – А что здесь делаете вы? Или в устав Ордена святого Квентина внесены какие-то изменения?

– Да какие, к черту, изменения! – Отец Гилеспий, энергичный толстяк одних лет с Адаленой, взмахнул рукой, едва не задев Лиула по носу. – Просто сегодня у нас в приюте такое произошло, что сейчас все квентинцы по всей Олайе либо грехи замаливают, либо пьянствуют.