Ксения Медведевич - Сторож брату своему

Шамс обернулся, как ужаленный. Обычно у стены сидели невольники — подай-принеси. Но не в этот раз. Сейчас на голом плиточном полу расположился пожилой благообразный зиммий в джуббе цвета меда, перепоясанной веревочным поясом. А рядом с ним, скрестив ноги и привалившись к стенной росписи спиной, сидел юноша в такой же одежде.

Джавед повис на его руке, прежде чем он успел крикнуть стражу.

— Это почтеннейший Садун ибн Айяш, господин, — угодливо пробормотал разбойник. — Тот самый святой человек, что обещал избавить нас от бедствий.

Шамс брезгливо стряхнул с запястья унизанные перстнями пальцы с черными грязными ногтями. И тихо спросил:

— И какие же это силы, почтеннейший?

— Джинны, — безмятежно улыбнулся поименованный Садуном зиммий. — Силат. Они служат Тарику. Джинны перенесли спасенную от дракона вдову в город. Хотя… — тут ибн Айяш криво усмехнулся, — не стоит забывать о самой главной Силе. У госпожи Аматуллы — счастливое имя. Ее искренняя вера и молитва не остались без награды бога Али — и побудили Стража к действию…

При упоминании Всевышнего и Стража наместник и разбойник одинаково поежились. Занавес на вечернем окне приподнял ветер, и его порыв донес отголоски ликующих возгласов.

— Я вижу, ты воистину человек осведомленный и сведущий, о Садун. Если ты посоветуешь, как поступить в этом деле, не останешься без награды, — тихо сказал Шамс ибн Микал. — Чего бы ты хотел в уплату за совет?

— Я бы желал беспрепятственно покинуть город после отъезда эмира верующих, — безмятежно улыбнулся Садун. — Живым, здоровым и с имуществом, к которому не протянулась бы рука человека хищного и жестокого.

Наместник довольно осклабился — мол, тебя не проведешь. И тихо сказал:

— На голове и на глазах, о Садун. Так что же присоветуешь?

— Для начала, — тихо сказал старик в желтой джуббе, — ты, почтеннейший Шамс, скажешься больным, и встречать Стража не выйдешь. Все необходимые почести Тарику окажет твоя сиятельная супруга, госпожа Марида.

Наместник медленно кивнул.

— А когда завтра в город въедет халиф, ты выздоровеешь, о Шамс. И не преминешь пожаловаться эмиру верующих на неразумие простого народа, воздавшего царские почести неверному колдуну-сумеречнику, — от какового неразумия ты и укрывался во внутренних комнатах дворца, исполняя долг.

Шамс сжал зубы.

— Но это еще не все. Встречать эмира верующих вышлешь Мусу ибн Дурайда, своего наставника. Пусть тот услаждает халифа беседой во время пути. Язык Мусы метет как помело, он расскажет эмиру верующих все, что видел и знает. А среди того, что он видел и знает, будет история сегодняшнего въезда Тарика в город.

Наместник опустил голову. Садун безжалостно продолжил:

— Как только халиф расположится в комнатах и отдохнет, ты приведешь меня и Джаведа к нему. И уж мы найдем, что сказать нашему повелителю, чтобы ты не остался в опасности.

— К чему ты клонишь, о Садун?

— Подожди — и увидишь, о Шамс, — улыбнулся старик.

— Думаешь одолеть Стража? — усмехнулся наместник.

Джавед жалобно заскулил:

— Я его видел, видел, господин хороший, до чего ж страшен, и меч у него — в полчеловека точно, о горе нам горе!..

Сабеец насмешливо отозвался:

— Ты видел его на Мухсине, о Джавед. Скалы джиннов — место силы. Здесь, в городе, силы нет. Страж будет выглядеть и действовать как обычный сумеречник. Нерегиль. Он всего лишь нерегиль. Чернявый белокожий сумеречник навроде аураннца.

Джавед недоверчиво зыркнул, но возражать не стал.

— К тому же, я не собираюсь выходить на поединок, — продолжил Садун. — Слава звездному богу, на шее Тарика лежит рука эмира верующих. Вот к халифу-то мы и прибегнем, прося заступничества…

Наместник помолчал. И, наконец, тихо проговорил:

— Страж спас Фейсалу от нашествия степняков. Тарик — дух-хранитель нашего города. Как я могу предать его? Как я могу запятнать себя и своих потомков неблагодарностью, отвергающей покровительство?

Ибн Айяш криво улыбнулся:

— А когда ты спускаешься в подземное святилище Ахура-мазды, о Шамс, не боишься ли ты ревности бога Али, имя которого возглашаешь в мечети? Ты двоебожник — так неужели испугаешься покинуть прежнего господина и поклониться сильнейшему?

Наместник молча отвернулся к закатному окну.

Садун жестко сказал:

— Тарик — безжалостен. Ты сам это сказал. Страж заглянет тебе в глаза — и велит повесить рядом с деверем госпожи Аматуллы. Тебя и твоих сыновей. А если рассердится совсем сильно — сожжет Фейсалу. Как сжег Нишапур, Самлаган и Нису до того. Или ты, Шамс, забыл рассказы о взятии Нишапура? Забыл о трех холмах из голов? Первый — из мужских, второй — из женских, третий — из детских. Смотри, Тарик взмахнет рукавом, и подвластные ему джунгары из степей сделают то же самое с Фейсалой!

Наместник прикрыл глаза. И тихо сказал:

— Что ж, видно, так предопределено судьбой. Против предначертанного звездами человек несомненно бессилен. Действуй, о Садун.

следующий день

Двугорбая, подобно бактрианскому верблюду, Фейсала полыхала праздничными огнями. В густеющей темноте раннего вечера холм цитадели, холм дворца и пригород между ними светились так ярко, что аль-Амин решил сначала, что город объят пожаром.

— Парсы украшают дома горящими плошками, празднуя и веселясь, — пояснил ему всезнайка ибн Дурайд через горб несшего обоих верблюда.

— Хотел бы я знать, тушат ли они огни потом, — мрачно усмехнулся в ответ халиф.

Его собеседник благоразумно прикусил язык.

Конечно, нет. Да и зажигают эти плошки с запахом камфары и алоэ не от обычного трута или свечки. Старый аль-Асмаи показывал Мухаммаду списки «Авесты» — и слово «Хварна» Мухаммад запомнил. Священный огонь. Божественный, невидимый, чуждый материи и материю пронизывающий, в храмовой чаше имеющий видимое воплощение. Хварна пребывает с истинными царями и пророками, от нечестивых она отлетает в облике огромной птицы. Возвращается на землю тоже в птичьем облике. Ему, аль-Амину, уже не раз говорили, что за братцем в Хорасане ходит особо приставленный юноша в белых одеждах, в высокой полотняной митре — и носит на резном жезле огромную птицу. Здоровенную такую, странную, ни на что не похожую: голова черная с красным отливом, туловище темно-синее, перья крыльев и хвоста посветлее. Парсы, как видят ее, сразу ниц падают. Аль-Амину донесли, что хорасанцы считают: брата сопровождает Варагн. Та самая птица. Огненосная птица истинного царства.

А расстаралась тут — и с юным жрецом из горного Ушрусана, и с самой крылатой тварью, и со слухами и хвалебными песнями, — ну кто же еще? «Тетушка» Мараджил. Рассказывали, что когда ее, юной девушкой, только что привезенной в столицу из покоренного княжества, выставили на продажу в Кархе, она закрывалась рукавами и поносила ашшаритов на чем свет стоит. Дворцовый евнух подошел и дал оплеуху — чтобы рабыня прикусила язык и не позорила правоверных. Вступился за нее лишь Абдаллах аль-Масуди, известный правовед: «Нет продажи для потомков царей», так он кричал в глазеющей на красивую невольницу толпе. И был по-своему прав: Мараджил была из афшинов, ушрусанских властителей, к ним до сих пор, говорят, их подданные обращаются со словами «о царь царей и бог богов». Так что, похоже, та оплеуха еще откликнется нам, ашшаритам…