Ольга Макарова - Осколки чего-то красивого

115. 21 апреля 2003 г

Вслед за сезоном ручьев приходит сезон варваров. На оголившейся, покрытой мусором лесной земле расцветают "подснежники"… Их рвут охапками. Тащат куда-то — кто на базар, кто к себе домой, кто просто бродит с ними по улице. И каждый второй прохожий держит в руке понурый, сникший букетик первых цветов.

Еще пестреют желтыми цыплячьими пятнами головки мать-и-мачехи, но на них такого шиза у людей нет. Их никто не замечает и не трогает. Зато ветреницы вырывают с корнем, едва они успевают распуститься. И если ты идешь по лесу и видишь целую поляну белых цветочков — знай, нога человека тут пока не ступала…

Что еще цветет… что-то невзрачно-фиолетовое. И я, как биолог-теоретик, не могу сказать, что. Впрочем, этого невзрачно-фиолетового пока что очень и очень мало…

116.

Сколько себя помню, любую игру начинал с уровня Hard, а если был Impossible, то с него. В жизни, я чувствую, мне выйдет это боком: на мне 4 чужих курсовика и 1 свой… и это при том, что я курсовиков никогда не писал…

117. 22 апреля 2003 г

На позеленевшей полянке, зажатой в объятья беленых бордюров, танцевали цыганские детишки. Их было пятеро. Дети как дети, только чумазые. Может быть, я и попался, как дурачок, но, глядя на них… я десятки не пожалел за этот танец. Было в нем что-то живое, что-то милое и чистое, что меня задело…

Да и вообще… когда я вижу детишек, я вспоминаю сестренку. Мне было бы больно узнать, что она меня забыла. Очень больно…

Я смог расстаться с матерью, с отцом, но с ней не смогу никогда. Мое сердце привязано к ней шелковой ниточкой, за которую до слез больно дергать…

У моего чертенка скоро День рождения…

118.

— Я использую служебное положение в корыстных целях. Твой телефон был у меня в списке. Ничего, что звоню?

Это Юля. Вечером. По голосу чувствую, что шутит и улыбается.

— Ничего. Ты у нас вождь, тебе можно.

— Вождь?.. Звучит! Не люблю слова староста… сразу бабушкой себя чувствую. Слушай… расскажи мне, пожалуйста, еще какую-нибудь легенду…

Так я стал сказочником по телефону…

119. 23 апреля 2003 г

Диван… четвероногий друг…:-)))

120.

Оглянешься вокруг. В толпе, в транспорте… Из-под козырька кепки или завесы солнечных очков, чтобы никто не видел, что ты пристально смотришь. И что? Редко, редко, невероятно, до жалости, до горечи редко ты увидишь красивое лицо! Просто красивое. Лицо, не котором ничего не перекошено, не диспропорционировано, лицо, которое не покрылось рытвинами и пятнами или не вздулось прыщами.

Зато, бывает, увидишь в толпе красивого человека и засмотришься…

Зато, бывает, узнаешь кого-то поближе, и обязательно наступает момент, единый миг, когда черты его лица вдруг смазываются и плывут, и лицо становится прекрасным. Раз и навсегда. И тебя уже никто не разубедит, что твой друг красив. Потому что собственным глазам ты веришь больше!

Иллюзорно ли преображение? Или чем больше людей любят тебя, тем красивее ты сам?..

121.

—Дух Муравья

Великий колдун Натаниэль умел исправлять свои ошибки. Есть такой редкий тип людей, которые умеют…

По ужасной случайности он выпустил на волю демоницу Галанту. И он же потом уничтожил ее в страшном бою, в котором едва не погиб сам.

Монахи бога-лекаря Сервиллиуса выходили раненого мага, но все же Натаниэль потерял память и почти все свои магические способности: сила ушла, просочилась неведомо куда, как песок сквозь пальцы…

Честно говоря, он помнил только одно заклинание. Детское. То, что выучил первым в своей жизни…

Оно называлось "Дух Муравья"…

Крохотный синий муравей возникал из воздуха на ладони мага и лежал неподвижно. Но стоило вздохнуть поглубже и закрыть глаза, как маг уже смотрел на мир глазами синего муравья и отчаянно шевелил всеми лапками, чтобы перевернуться со спины на брюшко. Как только это ему удавалось, можно было спокойно спускаться со своей неподвижной руки и отправляться в путешествие по саду или Храму доброго Сервиллиуса, который был не против…

Хорошо, что в любой момент можно было вернуться. И если и съели или раздавили — тоже ничего. Это не больно, а нового синего муравья создать совсем не сложно.

Монахи часто видели Натаниэля на ступеньках Храма или в саду. Он сидел неподвижно, закрыв глаза, а на лице дремала мягкая безмятежная улыбка.

Иногда монахи тихонько будили его и просили рассказать, что ему снилось.

И он с радостью рассказывал про какой-то огромный невероятный мир, чудесный и удивительный даже без магии…

Вечерами монахи подолгу бродили вокруг Храма, обсуждая очередную историю Натаниэля…

Каждый мечтал побывать в этом мире…

Мечтал, уже шагая по его траве, уже стуча подошвами сандалий по плитам его Великих Ступеней и уже слушая эхо в его Храме-до-Небес…

(23 апреля 2003 г)

122. 24 апреля 2003 г

1)Сегодня я проиграл Юле в армрестлинг… Я не поддавался и сопротивлялся изо всех сил. Когда поддаешься — значит, не уважаешь человека, не веришь в него… Я отнесся к ней, как воин к воину, и был прав. И сам ничего не проиграл, а только приобрел. Приобрел уважение.

2)Сегодня я подарил ей распечатку Замирских Легенд, вместе с Хрониками. Она улыбнулась и полушутя попросила автограф. Я нарисовал на обложке смешную рожицу;-)

3)За проигрыш в армрестлинге я не в обиде. Честно.

123.

Я не знаю ни одного человека, который открыл бы Замирье просто так, не заплатив свою страшную цену.

Кто-то начинал творить после смерти близкого и любимого человека, кто-то — полюбив навеки и безответно, кто-то — чудом выжив назло всем богам…

Но, в любом случае, это был удар. Сокрушительный, нечеловеческий. Так бьет Вечность, без жалости, без промаха. И тот, кто пишет вечное, задевающее за душу, настоящее, тот и сам носит в душе своей боль…

Я начал писать после развода родителей. Я в него не верил сначала и сопротивлялся, как мог. И осознал, что все потеряно, только в свой первый одинокий День рождения, четыре года назад… Только тогда я понял, что уже ничего нельзя поделать. И я умер в тот день…

…тогда я написал маленький рассказ. Первое, что увидел в Замирье, как первое, что видит цыпленок, вылупляясь из яйца:

Этот мир был околдован нефритовой осенью. Здесь затихали птицы перед последней прощальной песней, прежде чем улететь; а цветы здесь не вяли, а таяли, как туман. Листья же вяли… и пахли зеленым чаем…