Сергей Карпущенко - Маска Владигора

Тут раздался протяжный, громкий звук рога, и все повернулись туда, откуда он донесся. Вестник, тот самый, что провел Владигора с дружинниками по закоулкам дворца, появился перед гостями Грунлафа в сопровождении отрока-трубача и, едва убедился он, что все готовы ему внимать, торжественно заговорил:

— Благородные князья и храбрые витязи! Слушайте, что велел передать вам благороднейший князь игов Грунлаф! Завтра, сразу после полудня, ждет он вас в своей гостевой палате, где всех вас ожидает славный пир со скоморошьими потехами! Там узрите вы прекраснейшую дочь Грунлафа Кудруну, и там же будут объявлены вам правила состязаний, что состоятся на третий день после пира! Веселитесь, гости дорогие! Славный Грунлаф желает вам крепкого здравия!

Когда глашатай умолк, раздались дружные крики гостей, радовавшихся, что все прояснилось и скоро они увидят ту, ради которой приехали издалека. Были довольны и мужи, рядом с которыми стоял Владигор, но, как только он отошел от них, чтобы прогуляться по другим дворикам родового гнезда Грунлафа, к ним подошел какой-то человек, закутанный в черный плащ, и заговорил тоном подобострастным и льстивым:

— Ах, славные князья, прошу покорнейше простить, что помешал беседе вашей. Сам я тоже решил попытать счастья и натянуть лук ради руки Кудруны, хоть и немощен уж по причине…

— Ты долго говоришь, приятель, — оборвал его один из мужей. — Чего тебе от нас надобно?

— Нет, вовсе ничего, просто мне известно стало, что Грунлаф на самом деле давно уже мечтал выдать дочку за Владигора из Синегорья, да тот по гордости своей ему отказал. Вот и задумал Грунлаф эти состязания, но, представьте, Владигор тоже сюда явился, тоже будет стрелять из лука. Ну и сообразите, рад его приезду Грунлаф или не рад? Рад, уверен! Да только ведь теперь и судьба Владигора зависит от его удачи, а стрельба из лука — дело очень непростое. Вдруг ветерок не в ту сторону подует или рука дрогнет? Вот и придумал Грунлаф такую штуку: Владигору победу обещает в любом случае, выйдет он первым или нет. Судить-то станут Грунлафовы людишки…

Князья вначале просто хмурились, а потом слушали человека в черном плаще уже с негодованием. Один из них сказал взволнованно:

— Ну и хитрый лис этот Грунлаф! То-то тянул с началом состязаний! Выходит, всех нас побоку, а Владигора…

— Правда истинная! — закивал человек в черном.

— Да я его на поединок вызову — на мечах рубиться! — пылая гневом, проговорил другой муж. — Я ли, князь плусков Иргин, стану мучиться, стрелять из лука, в то время как победа заведомо Владигору достанется!

— Верно, верно! — продолжал кивать Крас, ибо это он, и никто другой, давал советы князьям. — Верно, но… можно поступить и по-другому. Завтра будет пир, где, как вам сказали, огласят условия состязаний, так вот… вам, властительнейшие и благороднейшие князья, нужно будет встать и заявить, что…

И Крас, понизив голос и оглянувшись по сторонам, что-то зашептал князьям, а те слушали его со всем вниманием, одобрительно кивая и оглаживая с ухмылками бороды.

Пиршественный зал дворца Грунлафа был великолепен. Владигор, будучи не беднее князя игов, не имел, однако, во дворце своем такого большого помещения, со стенами, украшенными затейливой росписью, со множеством светильников по стенам и одним огромным, утыканным множеством горящих свечей, который можно было на цепи опускать пониже или поднимать повыше, чтобы пирующие видели, какой драгоценной посудой владеет Грунлаф и какие замечательные блюда принесены из кухни, а заодно лишний раз напомнить им, сколь богат и щедр владелец дворца.

Грунлаф и в самом деле расщедрился в этот день. Жареные два оленя, кабан, несколько баранов, каплуны, утки, зайцы, куры без счета, осетры, лососи, карпы из дворцовых прудов, похлебки многих видов, пироги с различными начинками, сладости медовые — все эти яства украшали стол сегодня, а большие братины с медами, настоянными и на вишне, и на малине, и на морошке, и на клюкве, духовитые и пьяные, бочонки с пивом, брагой, что стояли прямо на столе, помогали яствам легко проскакивать в желудки охочих до еды и выпивки гостей, славивших Грунлафа.

Сам князь, с Хормутом по левую руку и Красом по правую, восседал в центре стола, к концам которого были приставлены два других стола, так что каждый гость мог видеть хозяина и, когда того хотел, поднимал за его здоровье ковш. Грунлаф, также поднимаясь с места, благодарил гостя за здравицу и делал глоток из своей большой серебряной чаши.

Веселье в зале царило довольно сдержанное, потому что гости пили осмотрительно — не терпелось им увидеть ту, ради которой они сюда приехали. Но Грунлаф почему-то не спешил показывать дочь искателям руки ее — так посоветовал поступить Крас, утверждая, что следует распалить гостей, разогреть их чувства медами. Но вот один из них, тот самый, кого Владигор видел за столом во дворе, пошатнувшись, поднялся и произнес, держа ковш в руке:

— Благороднейший и щедрейший князь! За твое здоровье пили мы уже много раз. Думаю, теперь ты проживешь на свете лет двести, а то и триста. Однако нам не терпится, поверь, пожелать здоровья и дочери твоей, Кудруне. Будь милостив, пригласи ее сюда.

Грунлаф, нарочито помедлив, кивнул, посмотрел в сторону прислужника и щелкнул пальцами. Тот, видно, уже знал, что нужно делать, — исчез за дверью. В зале все притихли, повернули головы в сторону двери, за которой скрылся прислужник. Те, кто держал ковши, поставили их на стол, кто жевал, тот так и остался с недожеванным куском во рту.

Владигор сидел ни жив ни мертв. Сердце у него замерло и, казалось, не стучало. Больше всего боялся он, что девушка окажется не такой красивой, как на портрете. Тогда он никогда не простил бы себе, что безумно влюбился в мертвое изображение. Он пообещал себе немедленно отправиться в Ладор и не участвовать в состязаниях, потому что приданое, получаемое вместе с рукой Кудруны, его мало интересовало, точно так же, как и военный союз с Грунлафом.

Дверь отворилась. В зал вошла девушка. Грунлаф взял ее за обе руки, подвел поближе к столу, но никто не увидел лица Кудруны — легкое покрывало из полупрозрачной, привезенной издалека ткани было наброшено на ее голову.

— Ничего не видим, Грунлаф! — прокричал кто-то из самых нетерпеливых гостей.

— Сейчас увидите! — сказал Грунлаф и, осторожно приподняв покрывало, снял его с головы дочери.

Вздох восхищения раздался в зале, а потом воцарилась такая тишина, что было слышно, как где-то в углу скребется мышь. Владигор, как и все, не сводил глаз с лица Кудруны, покрывшегося густым румянцем. Девушка, оказавшись впервые в обществе такого множества мужчин, которые к тому же пристально ее рассматривали, невольно даже поднесла руку к щеке, потупилась, и капельки жемчуга, висевшие на нитке, пересекшей ее открытый лоб, подрагивали — так сильно билась жилка на ее виске.