Елизавета Абаринова-Кожухова - Холм Демонов Часть третья Золотая лягушка

Отец Нифонт лежал в своей комнате на кровати, прикрытый простыней. Сыскной пристав сидел за столом и деловито составлял опись немудреного имущества, два его помощника у двери переминались с ноги на ногу, ожидая, когда можно будет унести тело, а Ефросиния Гавриловна, почтенная хозяйка постоялого двора, ходила из угла в угол и при этом горестно причитала:

— Ох, господин пристав, да как же это!.. Никогда у меня ничего такого не бывало... — При этом хозяйка размахивала руками и театрально хваталась за голову.

— Говорили же вам, Ефросиния Гавриловна, — пристав оторвался от писанины и строго оглядел хозяйку, — чтобы вы привели в порядок эту доску. Я сам, идя по ней, едва не оступился! Мостик бы какой построили, что ли.

— Построю, обязательно построю, все приведу в порядок! — с трагическими придыханиями отвечала Ефросиния. — Завтра же плотников позову...

— Я сам прослежу, чтобы это безобразие прекратилось, — сказал пристав. — А то знаем мы вас: пока гром не грянет...

В двери постучали.

— Да-да, входите! — крикнул пристав. В горницу вошел скромно, но опрятно одетый человек:

— Извините, что отвлекаю. Меня зовут Савватей Пахомыч, я сосед отца Нифонта.

— Пристав Силин, — не отрываясь от бумаг, буркнуло должностное лицо. — Вы что, имеете нечто сообщить по поводу несчастного случая?

— А разве это был несчастный случай? — несколько удивился Савватей Пахомыч.

— А что же еще? — Силин оторвался от бумажной рутины и с интересом посмотрел на вошедшего. — Если человек шел по плохо закрепленной доске, — тут он выразительно глянул на Ефросинию, — и свалился вниз, то в этом ничего счастливого я не нахожу.

— Да-да, конечно, царствие ему небесное, — благочестиво перекрестился Савватей Пахомыч. — Скажите, господин пристав, что будет с его останками? Покойник ведь человек приезжий, в Мангазее никого из близких у него нет.

— Что будет? — вздохнул пристав. — Подержим несколько дней в покойницкой, а если никто не явится, схороним на казенный счет в общей могиле для бедняков.

— А нельзя ли как-нибудь иначе? У него осталась сестра в Каменке, если ей сообщить, то, может быть...

Пристав на минутку задумался:

— Можно похоронить во временной гробнице, но это будет стоить немного дороже.

— Одну минуточку! — Савватей Пахомыч поспешно вышел из комнаты и тут же вернулся с несколькими золотыми монетами. — Я был должен отцу Нифонту некоторую сумму. Не могли бы вы, господин Силин, распорядиться, чтобы тело похоронили хотя бы в этой, как вы сказали...

— Во временной гробнице? Да-да, разумеется, Савватей Пахомыч, — почти радостно отвечал пристав, отправляя золотые в широкий карман служивого кафтана. — Не извольте беспокоиться, все будет сделано в наилучшем виде. — И, обратившись к своим помощникам, Силин велел: — Выносите!

— Благодарю вас, не буду мешать. — Сопровождаемый тоскливым взором Ефросинии Гавриловны, Савватей Пахомыч бочком выскользнул в коридор.

Глава Царь-Городского сыскного приказа за долгие годы службы привык добросовестно и основательно исполнять свои обязанности. Вот и сейчас, стараясь не думать об угрозе, нависшей над Кислоярским царством, Пал Палыч внимательно читал сводку за минувший день. Особое его внимание привлекло следующее сообщение:

"Было проведено разыскание среди торговцев мылом, и некий городской коробейник, именем Петрушка, показал, что около трех недель назад продал одному прихрамывающему человеку вельми мрачного вида три куска мыла, одинакового с тем, которое было использовано при нападениях на князя Владимира и боярина Андрея. Сказал оный Петрушка также, что после того несколько раз видел вышеозначенного человека и готов его распознать".

— Хорошо бы, — вздохнул Пал Палыч. — Чую, что это как-то связано и с осквернением могилы князя Владимира.

Пал Палыч продолжил чтение:

"Вблизи пятнадцатой версты Белопущенского тракта замечен летающий предмет — ступа, управляемая женщиной с помощью метлы".

— Что за чепуха! — изумился Пал Палыч. — Ягорова же сидит в темнице и до сих пор не бежала, — тут он печально вздохнул, — в отличие от Каширского. Или верно говорят, будто нечисто место пустым не бывает. — И глава приказа стал читать свои любимые сообщения из Боярской Думы:

"Едва началось очередное заседание, боярин Илюхин вскочил с места и потребовал дать объяснения по поводу того, куда Рыжий девал тела убиенных близ его терема князя Владимира и боярина Андрея. Не дождавшись вразумительного ответа вследствие отсутствия в Думе господина Рыжего, боярин Илюхин обвинил в убийствах лично царя Дормидонта и призвал бояр и воевод поднимать стрельцов и народ, дабы идти к царскому терему и вздернуть Государя, Рыжего и Борьку на копья и секиры. Когда председатель повелел в очередной раз вывести боярина Илюхина из Думы за непотребное поведение, то охранники отказались это делать и высказали союзность с Илюхиным и его единоумышленниками".

— Все, это конец, — обреченно прошептал Пал Палыч.

Лишь поздно вечером Дубов смог наконец-то приняться за список со свитка, найденного в гробнице. И, глянув на последнюю строчку, где значилось "Анисиму и Вячеславу за попа — семь золотых задатка", горестно взвыл.

— Что с тобой, Савватей Пахомыч?! — всполошились скоморохи, которые уже готовились отправиться ко сну.

— Дьявол, что мне стоило прочесть эту бумагу чуть раньше! — жестоко корил себя Дубов. — Тогда отец Нифонт остался бы жив. Ах я дурак!..

— Да не убивайся ты так, Пахомыч, — стал успокаивать его Мисаил.

— Скажи, мы чем-нибудь можем тебе помочь? — участливо спросил Антип.

— Можете. — Василий уже преодолел приступ отчаяния и был как никогда деловит и собран. — Устройте мне встречу с вашей подругой, с Ефросинией Гавриловной. И как можно скорее.

— Нет ничего проще! — Скоморохи выскочили из горницы, а уже через несколько минут возвратились вместе с хозяйкой постоялого двора. Она выглядела встревоженной, но уже не жестикулировала, как незадолго до того в комнате покойного.

— Скажите, почтеннейшая Ефросиния Гавриловна, — приступил к расспросам Василий, — то, что случилось с отцом Нифонтом — это и вправду несчастный случай?

— Да как вам сказать, Савватей Пахомыч, — чуть замялась хозяйка. — Слава богу, господин пристав именно так и считает.

— А вы считаете иначе? — многозначительно понизил голос Василий.

— Ну право и не знаю, — задумалась хозяйка. — Сколько помню, с этой доски никто еще не падал. Даже в самом горьком подпитии. А отец Нифонт уж на что был тверезый человек.