Stashe - Пустоцвет. Танцующие в огне

Костер горел ровно. Потрескивал сухими веточками и весело отплясывал на почерневших. Благо сушняка вокруг полно.

— Мужчины! Лжецы, — пробормотала Нарьяна, перестав, наконец, дрожать. Сташи смотрела на нее взглядом, в котором совершенно отсутствовали эмоции. Губы чуть шевельнулись, но приходящая так ничего и не сказала. Спасенная девушка продолжила.

— Боль, страдания, горечь…бесконечно. Когда любишь, они предают. Когда не обращаешь внимания, бегают следом или пытаются отомстить. Ты идешь на все ради одного благодарного взгляда, а нет искренности в его намерениях. Только желание использовать для своих целей, для каких-то там праведных дел. Ненавижу.

Сташи равнодушно пожала плечами:

— Мне плохо знакомы чувства, о которых ты говоришь. Люди, что ходят под антрацитовым небом, имеют темные и загадочные души, и это не зависит от пола. Мне не нужны ни их тайны, ни пороки. Чувства привязанности, гнева, желчи — зачем? Даже любовь — призрачная пелена тумана, о которой могу говорить, но сквозь которую не проходят лучи солнца. Нельзя почувствовать вкуса вина, смотря на бутылку. Тема скучна мне, Нарьяна, и я никак не пойму, зачем постоянно говорить о том, кто так раздражает.

— Он принес много страданий всем тем, кто был дорог мне когда-то.

— Тогда зачем чувства? Откажись, и тебе нечего будет терять, не из-за чего переживать или страдать. Когда равнодушие принимает в свои объятия, мир становится четче и яростнее, обретает целостность. Что имеет право быть, что достойно внимания? Множественность заставляет путаться в деталях и упускать самое главное — суть. К чему мелочь, крошки от каравая, когда можно получить весь в свое распоряжение?

Нарьяна распахнула синие озера глаз и подалась вперед, слушая приходящую:

— Но разве возможно жить без эмоций и чувств? Разве это жизнь? Не превратится ли она в серое существование, череду однообразных дней? Будем ли мы людьми, если откажемся от самой природы человеческой?

— Чем хороши бесконечные страдания? Моя мать прожила тяжелую жизнь, полную лишений и страха. Она постоянно боялась. Испытывала гнетущее одиночество и отчаянье. Только смерть прервала замкнутый круг. Я не понимала, но видела как тяжело ее существование. У нее было все, и ничего.

— Лишения и предательства дают пищу для обид, но есть другие чувства. Если отказываться от горя, значит и от радости тоже?

— Нельзя отделить одно от другого, Нарьяна. Если берешь, то без исключений. Отказываешься также, от всего.

— Не понимаю.

— Любовь приносит радость, но дарит и боль. Мужество рождается, как преодоление страха или потребности защитить. Горечь утраты уравновешивается ценой жизни и нежностью воспоминаний.

Нарьяна удивленно, с некой долей восхищения смотрела на Сташи. Лицо говорившей словно хорошо вылепленная маска. Ни чувств, ни мимики, только ровная речь и фарфоровая бледность кожи. Когда приходящая замолчала, девушка немного сбивчиво, словно волнуясь, произнесла:

— Я не опасаюсь, хотя мы едва знакомы, а ты странная. Спасла ли жизнь, или отсрочила казнь, но все же есть за что сказать спасибо. Я собиралась стать монахиней, уйти в монастырь на горе. Там тихо, спокойно. Молитвы читают, жизнь без затей. Трудись, молись. Но божьи люди не темные, они грамоте обучены. Библиотека прекрасная есть. В деревне народ обыкновенный, у них заботы иные и мечты простые. А меня с детства заучкой считали. За то, что книг много прочла, что говорю и думаю иначе. Пока жила среди них сиротой, бегала к монашкам, да грамоте училась. А деревенские своих чад пинками не могли отправить. Всю жизнь, сызмальства, иного будущего не представляла, не хотела. Родители умерли рано, а я к тетке перебралась. Она и рада только, ведь монашка, что поцелуй бога. Благословление семье. Только не думай чего, мое желание искреннее и в нем нет никаких умыслов. Ни о замужестве, ни об иной жизни не мечталось, — Нарьяна немного помолчала и тихо добавила, — Это чудовище, вампир, который перерезал всех в деревне, укусил меня. Теперь, двери в церковь закрыты навечно. Я проклята, душа загублена.

— Не обязательно.

Глаза девушки блеснули колючими искрами:

— Что ты знаешь о том? — Отрубила она. Закусила подрагивающую губу и уставилась на огонь. Обняла себя за плечи, чуть покачиваясь, — может, рассказать хочешь о чем-то еще? Ты бледная, как вампиры. Не белесая, а мертвенно бледная, словно нежить какая. И глаза не просто красивые, так и тонешь, если смотреть неотрывно. Странная, очень странная. Почему оказалась в деревне? Как тебя занесло туда? Не такая как упыри, верно? Но и не такая как я. Или просто на мне метка другого?

Сташи облизнула губы. Ее жест заставил Нарьяну нервно рассмеяться. Но приходящая не собиралась пугать. Она подумала о том, что нормальный человек не вел бы себя так. Эта как неуклюжая жертва провоцировала на нападение. Видно рассудком помутилась, когда среди трупов лежала. Что-то беспокоило Сташи. Тоненько тренькало над ухом колокольчиком, будто предупреждало. Но осторожность и инстинкты отказывали сегодня. Слишком сильно выбило сделанное открытие. Приходящая чувствовала себя беззащитной как никогда, а еще беспомощной. Она на мгновенье закрыла глаза и ответила:

— Знаю достаточно. Душа цела. Если вампир больше не доберется до тебя, станешь немного раздражительнее на время. Быть может на солнце сыпь по телу пойдет или резь в глазах появится, но ненадолго. Вампир не доберется, я позабочусь о том. Да и в монастырь иди без боязни. Скажи, Нарьяна, думала ли ты, что у монахинь не бывает своих детей?

— Думала, — немного мягче произнесла девушка, успокаиваясь. Но нет-нет, косилась подозрительно, — долго. Не печалит. Я не люблю детей и не хочу. На ярмарку ходила. Годов пять назад. Там гадалка была, толстая баба в платке ярком, вся в кольцах и цепях золотых. Так вот и запомнила. Наговорила чуши всякой, а потом вдруг замолчала и смотрела долго на ладони. Сказала, не нужно мне в миру оставаться. Я и ляпнула, что в монастырь хочу. А гадалка головой замотала согласно. Иди, говорит. Вижу, родилась не первый раз ты. В ней, предыдущей жизни, что-то такое было. Дети, замужество не принесут счастья, не стоит пытаться идти против судьбы. Останешься в миру, пропадешь.

— Глупо, — скривившись, отметила Сташи, — если веришь в бога, как можно слушать советы гадалки? Они ведь противны церкви как язычники с верой чужой.

— Знаю. Только все давно решила. Стану монахиней. Детей же, я действительно никогда не хотела.

Приходящая наклонилась вперед и на ее лице впервые появились какие-то эмоции:

— Почему?

— Не имею понятия, — пожала плечами Нарьяна, и протянула руки к огню.