Татьяна Умнова - Вампиры замка Карди

Несмотря на то, что Михель был таким чудесным ребенком — здоровым, живым, непоседливым и разговорчивым настолько, что один он утомлял окружающих больше, чем их могли бы утомить десять обычных детей! — в общем, несмотря на все очевидные достоинства этого замечательного ребенка, Лизелотта не переставала печалиться о том, что у нее нет своих детей. Она очень любила детей. Всегда. И ей хотелось самой познать это ощущение — когда внутри тебя зарождается и растет новая жизнь. Чтобы малыш брыкался ножками в ее животе, чтобы их сердца стучали совсем рядом. Эстер пыталась утешить ее, утверждая, что беременность — это боль и тошнота, а затем следуют роды — еще худшая боль, а затем кормление, что тоже не очень-то приятно. Но Лизелотта не утешалась. Ради собственного ребенка она готова была пережить любую боль. Михель звал ее мамой, но все-таки он не был собственным. И, несмотря на то, что он один утомлял ее больше, чем могли бы утомить десять детей — во всяком случае, так говорила его бабушка Голда — Лизелотта все равно чувствовала какую-то пустоту в сердце. И пыталась заполнить ее, возясь со всеми знакомыми малышами.

Так она и познакомилась с Конрадом…

Ей было двадцать два. Ему — двенадцать.

Глава четвертая

Опекунами осиротевшего Конрада Лиммера стали его дяди, Август и Отто фон Шлипфен.

Август уволился из армии: он заявил, что видит свой долг опекуна в том, чтобы самолично воспитывать племянника и присматривать за доставшейся ему фабрикой. Август не поскупился на хорошего юриста и суровой рукой отвадил родственников Франца Лиммера, желавших ухватить какой-нибудь кусочек наследства. И нанял хорошего управляющего делами, поскольку сам ничего в ткацком деле не понимал и понимать не хотел. В общем, состояние племянника он сохранил, за что Конрад, конечно, был ему благодарен. Но лучше бы Август и Отто забрали себе деньги, но его самого оставили бы в покое и не превращали его детство и отрочество в кромешный ад.

Особенно тяжелым был первый год, когда Конрад только привыкал к своей новой жизни и новому положению в доме. Доброго герра Нойманна отослали еще когда Конрад лежал в беспамятстве. Август собирался сам воспитывать племянника. И приучать его дисциплине — солдатской, суровой, очень неприятной дисциплине. И к обязательным же наказаниям.

Дисциплина — ладно… Конрад к ней со временем привык: и к ранним подъемам, и к холодным обливаниям, и к тому, что он сам должен был во всем себя обслуживать, и к пробежкам и физическим упражнениям под открытым небом в любую погоду. Дисциплина, в конце концов, подготовила его к закрытой военной школе, куда дяди его отдали, едва ему исполнилось десять лет. Конраду в школе даже понравилось: он был подготовлен ко всем испытаниям лучше, чем другие десятилетние новобранцы, к тому же кормили в школе сытнее, чем дома, и свободное время было, а главное — в школе не били.

Вот к побоям Конрад так и не смог привыкнуть. У дяди Августа была целая система наказаний: за что-то он «просто» выкручивал ухо (так, что у Конрада искры из глаз сыпались, а потом ухо распухало и болело!), за что-то бил ремнем поверх штанов, а за что-то — по голой заднице. Помимо ремня дядя применял трость, охотничий хлыст и проволочную плетку — в зависимости от масштабности проступка. Конрад быстро понял, что если сопротивляться, получишь в два раза больше и сильнее. Если орать — тоже есть риск, что дядя разозлится и всыплет больше, чем планировал. Но не орать было трудно, почти невозможно. И поначалу Конрад сопротивлялся и орал до хрипоты, до воя. Потом Конрад научился-таки не кричать во время наказаний. И избегать наказаний тоже научился. Но промахи все равно случались. И тогда его ждал ненавистный кожаный диван, на который он ложился ничком и стискивал зубы, чтобы не кричать.

Отец никогда не бил его. Даже не шлепал. Отец с ним беседовал, разъяснял, убеждал. И Конрад его слушался — просто потому, что обожал и уважал отца, и больше всего на свете хотел, чтобы папа был им, Конрадом, доволен! А мама… Маму Конрад просто старался никогда-никогда не огорчать.

Вспоминая о родителях, в первый год Конрад частенько плакал. Но от слез его быстро отучили — побоями. Мальчик плакать не должен. Солдат плакать не должен — это стыдно. А постыдный для солдата проступок наказывался.

Дядю Августа Конрад боялся. Дико боялся — таким нутряным, утробным, животным страхом. И довольно скоро научился чувствовать настроение дяди и предугадывать его реакции. Тогда наказаний стало меньше.

Со временем Конрад понял, что дядя Август не получал какого-то особого удовольствия, истязая племянника. Когда уже повзрослевший Конрад узнал о таком явлении, как садизм, он задумался о своем кошмарном детстве — и понял, что садистом в полном смысле слова дядя Август не был. Август фон Шлипфен не испытывал физического и эротического наслаждения, когда производил свои наказания: в этом Конрад был уверен. Если и присутствовало удовольствие, то скорее морального плана. Августу нравилось воспитывать «отродье торгаша». Он всегда считал Конрада избалованным гаденышем — и теперь этот гаденыш был полностью в его власти, и с баловством было покончено. А «торгаш» — Франц Лиммер — не мог встать из могилы и вступиться за сына. В конечном же итоге дядя Август хотел не замучить Конрада насмерть и не сломить, а всего лишь добиться, чтобы «избалованный гаденыш» вырос в хорошего солдата. Да и не представлял он другого способа воспитания мальчиков!

Самого Августа в детстве тоже пороли. И Отто пороли. Мальчиков в их семье наказывал дед, отец служил и редко бывал дома. А дед их воспитывал — и наказывал: по старинке, как положено. Но Отто был жалкий хлюпик: Август с удовольствием рассказывал племяннику, что Отто всякий раз визжал, как девчонка, а потом с ним начали делаться припадки, во время которых он даже гадил в штаны. И в конце дед стал им брезговать и перестал его пороть. Августу же, который мужественно держался во время порок, как и положено мальчишке, доставалось по-прежнему — пока дед не счел его достаточно взрослым, чтобы прекратить телесные наказания.

Конрад мечтал стать взрослым. Мечтал о том времени, когда его перестанут бить.

Но еще сильнее он мечтал стать вампиром. Сильным, бессмертным, внушающим ужас. Таким, как тот вампир, который спас его из склепа. Умение летать тоже пригодилось бы.

А пока Конрад старался не нарушать запретов, установленных дядей Августом. И делал вид, что хорошо к нему относится. С годами это становилось все легче. И если на каникулах, когда они жили вместе, дядя Август все же имел поводы лишний раз его выпороть, то во время учебного года, забирая племянника на выходные, он казался вполне нормальным дядей: водил племянника куда-нибудь пообедать, потом в парк с аттракционами или в зоопарк, не забывал о подарках на день рождения и на Рождество, а иногда и просто так, за хорошие оценки в табеле, за успехи в спорте или за похвальный лист, полученный Конрадом в школе.