Николай Романецкий - Убьем в себе Додолу

Репня подмигнул Свету и исчез за дверью. Отец Ходыня последовал за ним. Вот только подмигивать Свету он не стал.

Позвали Света в три часа пополудни. Отец Ходыня не зашел к нему перед обедом, и трапезу пришлось пропустить. Впрочем, голод Света уже не волновал. Ему хотелось только одного: чтобы закончилось это тоскливое ожидание. И когда открылась дверь, он был готов к любому позору.

В келью вошли двое — отец Борис и незнакомец в голубом одеянии мужа-волшебника. Вздрогнув, Свет поднялся с лежанки. В полном молчании колдуны завязали Свету глаза черной лентой и, взяв его с двух сторон под руки, вывели из кельи. С каждым шагом душу Света охватывало все более сильное волнение. Поворот следовал за поворотом, и Свет быстро потерял всякое представление о том, в какой уголок школы его ведут. Но руки, крепко державшие его за локти, казались руками друзей — он вдруг таинственным образом почувствовал уверенность в этом, — и потому Свет начал успокаиваться. В конце концов все можно пережить, даже позор, подумал он. И удивился: еще утром такая мысль вряд ли пришла бы ему в голову, еще утром позор для него был страшнее смерти.

Наконец колдуны остановились, отпустили его локти. Свет замер в ожидании неведомо чего.

— Во имя Семаргла! — раздался вдруг пронзительный голос.

— Именем его! — отозвался слитный хор других голосов.

С головы Света сняли черную ленту, и он зажмурился — таким ярким показался ему хлынувший в глаза свет.

— Во имя Семаргла!

— Именем его!

Когда глаза Света привыкли к нестерпимой иллюминации, оказалось, что его привели в освещенный всего лишь десятком свечей зал торжеств. Окна зала были задрапированы тяжелыми черными шторами. Свет стоял в центре незамкнутого каре выстроившихся вокруг отцов и отроков-волшебников, одетых в парадные балахоны. Десятки глаз смотрели на Света. А потом откуда-то появился еще один незнакомец в одеянии мужа-волшебника и воздел к небу руки.

— Мужи! Отроки! Братия! — возгласил он. — Мы собрались здесь в знаменательный час! Сегодня воспитанник вашей школы Светозар Сморода прошел испытание Додолой и присоединился к священному братству Колдовской Дружины! И пусть он покудова еще мало осведомлен в колдовских науках, но отныне он вступает в наши ряды. — Незнакомец повернулся к Свету: — Воспитанник Сморода! Властью, данной мне Кудесником, я нарекаю вас нашим братом. Ночь да не войдет в вашу душу, отрок-волшебник! Учитесь, овладевайте силами Дневного волшебства. Запомните, как сегодня вы приняли за яркий свет слабые огоньки свечей, и не поддавайтесь губительному влиянию Додолы. Благослови вас Семаргл!

Из-за спины незнакомца выдвинулся пастырь:

— Во имя Семаргла!!!

— Именем его! — отозвался хор голосов.

Свет был ошарашен. Словно во сне, смотрел он, как к нему приближаются два отрока и снимают с него серую пару воспитанника. А потом двое отцов надевают на него темно-синее одеяние отрока, и до Света доходит наконец, что это вовсе не сон.

— Да взлелеем в сердце своем Семаргла! — провозглашает пастырь. — Да убьем в себе Додолу!

— Да взлелеем в сердце своем Семаргла! — повторяет хор мужских и юношеских голосов.

И Свет, подобно эху, откликается:

— Да убьем в себе Додолу!

10. ВЗГЛЯД В БЫЛОЕ: ДОДОЛА

Додола была младшей и самой любимой дочерью Сварога. Так утверждали старословенские былины.

Зачем Сварогу потребовалась такая дочь, былины не объясняли, но ведь пути божьи неисповедимы…

Во всяком случае, Додола с самого своего рождения стремилась к тому, к чему стремятся все женщины мира во время трех месяцев зеленца. Кроме тех, кто решил посвятить себя колдовству…

Для начала она попыталась соблазнить своего отца. Однако ничего из ее начинания не получилось — поскольку богу-породителю для осуществления своих планов не требовалась женщина, то и соответствующего инструмента у него не оказалось. Была ли наказана Додола за свои матримониальные поползновения, неизвестно: былины ничего на этот счет не говорили. Но вряд ли — ведь именно Сварог создал дочь постоянно озабоченной своей женской природой. Стало быть, этим он преследовал какие-то собственные, далеко идущие цели.

Однако, даже если наказание и состоялось, оно в намерениях Додолы ничего не изменило. И когда у нее ничего не получилось с отцом, она обратила свой божественный взор на собственных братьев. Былины рассказывали, как для начала она сунулась к Дажьбогу. Но тем уже завладела Мокошь, и богине судьбы совсем не улыбалось обзавестись соперницей — пусть и в лице своей юной сестренки. И хотя в первую ночь, воспользовавшись ротозейством старшей сестры, Додоле удалось-таки совратить Дажьбога, развиться их отношениям Мокошь не позволила. Однако Дажьбог не подвел Додолу, и плодом той распрекрасной ночи стало рождение Словена, от коего, как известно, и пошли дажьбожьи внуки — словене.

Додола же после рождения первенца обратила внимание на одного из двоих своих еще не связанных узами брака братьев — Семаргла. И не просто обратила внимание… Она влюбилась в Семаргла напрочь, потеряв голову, как могла влюбляться только одна Додола. Остальным-то богиням было не до любви, они занимались массой других дел — следили, чтобы вовремя явилась в Словению весна, чтобы все живое в свой срок ушло к Велесу, в загробный мир. Да и мужей надо было держать в ежовых рукавицах — чтобы те, лежебоки, не забывали выполнять обязанности, возложенные на них Сварогом. Хотя вполне возможно, что и остальные богини спали со своими мужьями каждую ночь. Просто отец создал их обычными, с нормальным сексуальным циклом, и плоды этих ночей не могли быть неожиданными. Додола же пребывала в зеленце все время… Впрочем, судя по всему, бог-породитель для этого ее и создал. Ведь должен же кто-то из богов думать о любви и деторождении…

А вот Семаргл о любви не думал. И жениться не собирался. Задетая его невниманием Додола тут же возненавидела своего равнодушного братца — ведь от любви до ненависти всего один шаг. Возможно, эта пылкая ненависть и привлекла к ней внимание самого старшего сына Сварога — Перуна, который до сей поры думал лишь о войне да охоте и плевал на женские прелести. На прелести Додолы он плюнуть не смог. Или не захотел. Во всяком случае, они сошлись, любвеобильная красавица Додола и мужичина до мозга костей, злобный и агрессивный Перун. И родили первого Рюрика. А потом начали рожать воинов. Ведь должен же кто-то радовать Перуна кровавыми схватками, а кому его радовать как не собственным детям. Но, видно, и в превратившейся со временем в благообразную матрону Додоле по-прежнему жило юношеское увлечение. А может, даже Перун оказался неспособным заполнить ненасытный Додолин колодец. Во всяком случае, из года в год, из года в год, едва Перун уносился на очередную войну, Додола тут же пыталась совратить Семаргла. И, по-видимому, от ее поползновений круговая оборона этого женоненавистника начала давать трещины — во всяком случае однажды Сварог, убоявшийся, что ревнивый Перун, прознав о художествах своей женушки, убьет брата, пообещал Семарглу лишить его божественной силы, если он не выдержит искушения. А когда Семаргл пожаловался отцу на свою сексуальную озабоченность, тот пообещал ему родить еще одну сестру. Но как видно забыл свое обещание. Или решил испытать стойкость сына. Как бы то ни было, Семаргл и до сей поры остается неженатым, зато научился обращать свое либидо в колдовскую энергию. И когда родится будущая жена небесного покровителя чародеев, земные чародеи умрут, превратившись в обычных смертных. И тогда же рухнет цивилизация Земли.