Райдо Витич - Обитель Варн
уходи. Поняла?
— Ага… Камикадзе!
Девушки скривились в лицо друг другу, пытаясь изобразить бодрые улыбки
пофигисток, и пошли к адской машине.
Они лежали буквально в трех метрах от заветной дверцы на выход, в темноту
прохладной ночи, к траве, свежему воздуху и жизни, но могли лишь смотреть на нее.
До разума еще не доходило, что они дошли, да и сил подняться не было.
`А надо', - вяло подумала Алиса, покосившись на подругу. Та была зеленого цвета,
левая сторона лица, словно повстречалась с наждаком, рука от плеча до кисти
измолота и держалась, наверное, лишь на рукаве формы. Сталеску досталось меньше:
вывих запястья, да спина, как лицо Маликовой. Обошлось.
— Держись, Люся, держись, я сейчас, — прошептала Алиса, с трудом поднимаясь.
Набрала код, угадав с первого раза, распахнула дверь и выволокла подругу наружу.
Сама упала рядом.
`Надо бы позвать на помощь', - забилось голове. И услышала шорох шагов по траве.
Приподняла голову — увидела два армейских ботинка. Пошла взглядом дальше,
задирая голову вверх, и встретилась с ненавистной физиономией:
— А-а-а, Сток… Принимай….Живы, как видишь….
Люция лежала в лазарете. Руку ей собирали из осколков и лоскутков кожи, как
Франкенштейна. Обнадежили, пообещав долгий путь выздоровления, но о списании не
заикнулись. Это выводило Маликову из себя, но значительно меньше, чем
собственное отражение в зеркале. Лицо некогда симпатичной особы теперь походило
на маску уродца.
Нет, конечно, заживет, и, конечно, короста сойдет, но пластику делать придется в
любом случае. Если дадут, а ведь не дадут. Теперь у сержанта одна дорога —
добить Маликову, чтоб не было претензий со стороны родни и глобальных
неприятностей с кураторским отделом. Списывать ее в таком виде, ясно, чревато
последствиями и со стороны юридических органов и со стороны прессы. А так,
конечно хорошо всем — полежит девочка, очнется и вновь в строй, в тоннель и уже
навеки. Не даром ей даже звонки домой запретили, изолировали, переведя в
отдельную палату якобы для удобства.
`Итак, выбор не богат: либо я, либо сержант', - прошептала Люция, глядя на свое
отражение. Скривилась от отвращения к себе, ненависти ко всем и всему что ее
окружает: Лиса вон уже в строю. А что на спине в крестики-нолики в клетках
рубцов играть можно, не печалится. Понятно — спина, не лицо.
Дверь в палату хлопнула и на пороге появилась Алиса:
— Привет, — оглядела застывшую у зеркала санузла подругу.
— Что надо? — буркнула та, с силой хлопнув дверью санкомнаты. Прошла к постели.
Алиса вздохнула, проводив ее виноватым взглядом: три недели уже прошло, а Люция
все в себя прийти не может — злится, бурчит всем недовольная, и смотрит, словно
Сталеску специально в тот тоннель ее затащила, физиономией в маховик сунула.
— Люсь, я тебе яблок принесла…
— Нужны мне твои яблоки, — фыркнула та, сев на постель к подруге спиной. —
Шла бы ты, откуда пришла.
— Слушай, Маликова, перестань дуться. Я-то тебе что сделала? В чем виновата? —
села Алиса рядом.
— Ни в чем. Так, до кучи.
— Не надо меня в чужую кучу, я в твоей обособленно. Ты вот дуешься на меня, а я,
может, последний раз к тебе пришла. Завтра увольнительная, а послезавтра…
тоннель.
— Опять? И пойдешь?
— А есть выбор?
— Выбор всегда есть, как и выход.
— Угу, — Алиса облизнула губы, искоса поглядывая на подругу. — Люсь, я…
посоветоваться хочу. Как раз насчет выбора. Есть три варианта: губа за отказ
выполнять приказ, потом трибунал и еще два года в полном дерьме со всеми
вытекающими… Второй — рапорт о переводе в СВОН. Тоже не климат для меня.
Передышка, ужин перед казнью. Ну, а третий… Вывести Стокмана из строя на пару
недель, а там еще что-нибудь придумается.
— Последнее в подробностях, пожалуйста, — воззрилась на нее Люция.
— Ты сможешь завтра в шесть утра на стреме постоять?
— Зачем и где? — все интересней и интересней — насторожилась Маликова.
Алиса вытащила из кармана две гильзы и патрон с красной полосой.
— Пугач, — скривилась презрительно Люция.
— Почти. Увечий, конечно, не будет, обожжет немного да форму испортит. Но смеха
будет на весь дивизион. Начнет сержантик оружие чистить, а гильза и выстрелит, и
дом его превратиться в арену для шоу. Заряд на полчаса фейерверка. А в гильзах
краска. Боек нажмет и весь квадрат лица, одежда и окружающие предметы будут в
фосфорной синьке. Недели две не смоет — проверено.
— Детство, — прошипела Маликова.
— Может быть. Но две недели мы выигрываем…
— Ты, — отрезала Люция.
— Хорошо — я, — вздохнула Алиса. — Две недели покоя — рай.
— Да даст он тебе после этого покоя, как же!
— Не будет же он с синей физиономией по дивизиону бегать? Возьмет отпуск,
отгулы, больничный, в конце концов.
— Ага, а потом за прежнее с новыми силами.
— Ну, не убивать же его? — загрустила Сталеску — данный вариант был бы
оптимальным, но категорически не подходил из морально-этических соображений.
Хотя… очень, очень хотелось Алисе плюнуть и на этику, и на мораль, особенно,
когда на лицо и спеленатую руку подруги смотрела.
Та о чем-то задумалась, с угрюмым выражением исподлобья глядя перед собой. План
Сталеску ей нравился в другом варианте, криминальном. И сердце радовалось от тех
кровавых картинок, что рисовало воображение: разбросанные останки Стокмана по
всему периметру холостяцкого жилья, или сам жив, но изувечен так, что и пластика
не поможет — рука в мойке, нога на люстре…
— Давай наоборот, — предложила очнувшись.
— Что наоборот? — не поняла Сталеску.
— Я подменю заряды. Мне до его домика сто метров. Никто не заметит, на меня не
подумает. А тебя в первую очередь потянуть могут. Составь алиби, с девчонками в
клозете покури, светись везде и весь день, чтоб на каждую минуту был свидетель.
Короче, давай свои патроны, — протянула здоровую руку.
— Люция, не надо тебе в это лезть. Одно дело покараулить, другое в дом офицера
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});