Дэйв Волвертон - Рожденная чародейкой

Боринсон лежал на душистом сене без сознания. Состояние его беспокоило Мирриму. Ей приходилось видеть, как умирают люди. Муж ее, судя по его виду, вполне мог протянуть еще день-другой, но она все равно тревожилась. Бывает, больные умирают именно тогда, когда кажутся выздоравливающими.

Лицо его блестело от пота. Вокруг запрягали лошадей лорды и оруженосцы, собиравшиеся ехать с Габорном на юг. Те же, что уже были готовы, стояли, облокотясь на телегу, и глазели на Боринсона.

Аверан и вильде вышли к больному вместе с Биннесманом. Он повернулся к девочке.

— Знаешь, как выглядит душистый ясменник?

— С белыми цветами? — спросила Аверан. — Скотник Бранд клал его листья в вино.

— Умница, — сказал Биннесман. — Там, позади дома, я видел под оградой кустик. Пойди сорви дюжину листьев.

Аверан побежала вокруг постоялого двора, а Биннесман ненадолго вернулся в дом. Вокруг телеги собралось уже человек двадцать.

Подошел рыцарь из Мистаррии с длинными черными усами и тоже заглянул в телегу.

— Сэр Боринсон? Он ранен?

— Да, — сказал кто-то из зевак, — получил худшую из ран.

— В голову?

— Еще хуже… остался без орешков. Рыцарь перегнулся через край телеги, пытаясь разглядеть рану.

— Если хотите посмотреть, — сказала Миррима, хватая его за руку, — это будет вам кое-чего стоить!

— Стоить? — переспросил рыцарь и обезоруживающе улыбнулся. — Чего же?

— Глаза, — сказала Миррима. Толпа вокруг разразилась хохотом.

Биннесман вернулся с чашкой взбитого меда. Тут подбежала и Аверан с мелкими, бледными листьями лопатообразной формы, и чародей сказал ей:

— Теперь разомни их, раскатай меж ладоней. Аверан размяла листья.

— Положи в мед. Она исполнила указание.

Биннесман покопался в кармане, достал темный сухой стебелек и показал Аверан.

— Иссоп. Собирать его следует через два дня после дождя, использовать те листья, что у самых корней.

Он раскрошил листья, высыпал в мед, размешал пальцем. Затем добавил сухих листьев репейника, с помощью которых солдаты останавливали кровотечение из ран.

Тут подошли еще несколько человек, спрашивая на ходу:

— Что тут происходит?

— Боринсон потерял орешки, — ответил один из рыцарей, — и Биннесман собирается отрастить ему новые.

Вокруг захихикали. Но шутка была плохой, и Миррима даже не улыбнулась.

— А правда, скоро ли он снова сядет в седло? — не унимался рыцарь.

Биннесман повернулся к собравшимся.

— Вот до чего мы дошли? — закричал он. — Дети Земли стоят здесь, в святом месте, и насмехаются над Землей?

Миррима была уверена, что рыцари не имели в виду ничего дурного, но Биннесман пришел в ярость. Он выпрямился во весь рост и так гневно посмотрел на собравшихся зевак, что они попятились. Они даже начали потихоньку отступать от того, кто позволил себе неуместную шутку, от сэра Принхолма из Гередона.

— Как вы смеете? — вопросил Биннесман. — Ужели за последние дни вы ничему не научились?

Вы не могли сразиться с Темным Победителем, а здесь перед вами стоит Миррима — женщина, которая в то время не имела даров силы, ловкости и жизнестойкости и в одиночку убила его!

Вы, со всеми вашими дарами, не могли справиться с опустошителями в Каррисе, а Габорн вызвал червя, одного червя, и прогнал всю орду!

Как можете вы сомневаться в Силе, которой я служу? Не бывает ничего сломанного, что невозможно было бы починить. Не бывает больного, которого невозможно исцелить.

Земля создала вас. Она каждое мгновение дарует вам жизнь. И в этой священной долине, сэр Принхолм, я могу воткнуть в землю колышек, и к рассвету он станет человеком, куда лучшим, чем вы!

Миррима попятилась в страхе. У ног чародея начал клубиться зеленый туман, сам же он, казалось, так и излучал силу. В воздухе появился медный привкус, запахло мхом и древесными корнями.

Сэр Принхолм, от которого все отшатнулись, стоял бледный и трясся.

— Я не хотел никого обидеть. Это была шутка. Биннесман указал на Боринсона и вскричал:

— Клянусь именем Силы, которой я служу, этот евнух еще будет рождать детей!

Такого подарка Миррима не ожидала. И не верила, что такое возможно. Просто Принхолм разозлил Биннесмана и вынудил его прихвастнуть. Но если чародею и впрямь удастся исцелить ее мужа… колдовство имеет свою цену, это Миррима знала твердо. За такое чудо придется заплатить.

Рыцари и лорды присмирели, как получившие выволочку дети, стояли, боясь слово вымолвить.

Биннесман взял чашку с медом и травами, покружил ее в зеленом тумане у своих ног, затем встал на колени и добавил в нее щепотку земли.

Бросил взгляд на окружающих, передал чашку Мирриме.

— Пойдите к ручью. Встаньте на колени и начертите на воде руну исцеления семь раз. Потом своей рукой зачерпните воды и смешайте с мазью. Омойте мужа. Через час он сможет ехать верхом.

Затем он придвинулся ближе и шепнул:

— Правда, рана так тяжела, что исцелится нескоро… если вообще исцелится.

— Благодарю вас, — сказала Миррима. Сердце у нее колотилось. Она приняла чашку и осторожно, боясь расплескать, поставила на облучок.

Миррима завела телегу за угол, к каменной ограде сада при постоялом дворе, туда, где под ольховыми деревьями звенел ручей. Листва на деревьях отливала золотом, пробивавшийся сквозь нее солнечный свет окрашивал стволы в серебряный цвет.

Девушка остановилась в тени. Две дикие утки, плававшие в ручье, закрякали, выпрашивая у нее крошек.

Миррима стянула с Боринсона одеяло.

Выпрыгнула из телеги, постояла у воды. На земле золотым покрывалом лежали сбитые ночным ливнем листья. Мирно журчал ручей. Утки подплыли к ней, выбрались на берег.

Она встала у воды на колени и начертила семь раз руну исцеления.

Здесь было так спокойно, царила такая безмятежность. Чертя руны, Миррима почувствовала, что надо бы прочесть какое-то заклинание, но она ни одного не знала. Тут на ум ей пришла нескладная песенка без особого смысла, которую она сочинила сама еще в детстве и напевала, стирая белье в реке Двинделл.

Люблю я воду, и любит меня вода.Дожди и реки, пруды и лужиВ море стремятся всегда.С гор сбегают ручьи, играют, ноют,Напиться дают траве и цветам,И дальше спокойно текут.Люблю я воду, и любит меня вода,Я уплыву далеко но рекеВ море навсегда.

Она всмотрелась в глубокую заводь, надеясь смутно, что увидит вдруг темную спину осетра, выписывающего в воде таинственные узоры.

Но ничего не увидела. Тогда она зачерпнула ладонью воды, размешала ее с мазью чародея.

Затем подошла с этим бальзамом из меда, трав, земли и воды к Боринсону, подняла его тунику.