Наталия Ипатова - Сказки зимнего перекрестка

Ирр выбросил вперед кулак и не попал. Зрители хором высказали ему сожаление. Он почесал в затылке и попробовал снова, но и на сей раз его постигла неудача. Непонятно почему Власеру вдруг стало его жаль. Марк пока вроде бы только ждал, источая вокруг себя ледяное презрение. Ирр обозлился и двинулся вперед в своей излюбленной тактике, молотя кулаками воздух направо и налево и более всего напоминая сейчас сошедшую с ума ветряную мельницу. Ни его удары, ни проклятия цели не достигали, хотя, казалось, достаточно одного попадания, чтобы швырнуть Марка на пол с переломанными костями. То тут, то там до зрителей начало доходить, что их надули. В адрес Ирра зазвучали оскорбительные выкрики. Этого мало, озабоченно подумал Власер. Произнесенные слова произнесены, и теперь, чтобы их значение померкло в сознании тех, кто слышал, надобно вбить их обратно в глотку. Беда, если Марк этого не понимает.

Он что-то упустил, потому что в кругу раздался звериный вопль злобы и боли. Ирр отшатнулся в сторону, налетев на кого-то и сбив его с ног. Он прижимал к лицу ладони, а когда отвел их, его щеку от виска до рта пересекала красная полоса, как от удара хлыстом, проходящая в опасной близости от глаза. Руки Марка не были даже сжаты в кулаки. Внимательный, быстрый и смертоносный как кобра, он неуловимым движением выскальзывал из-под махины Ирра и жалил его самыми кончиками пальцев, ухитряясь попадать по незащищенным лицу и шее. Ирр вопил и выл, как будто у него срывали мясо с костей. Судя по всему, боль была адская. Спустя минуту или две, в течение которых никто не дышал, он стал исполосован, как поджаренная на решетке рыба. Каждый удар отшвыривал его к границе круга, он сослепу натыкался на углы столов, и это тоже не прибавляло ему бодрости. Святый Боже, в панике подумал Власер, где этакому бою учат? Во всяком случае, сейчас он очень сомневался в том, что мог бы этого парня куда-то с кем-то против воли отправить. Равно как и пришибить. Марк явно был в состоянии удержать на безопасном от себя расстоянии пятерых таких, как Ирр. Он делал с ним все, что хотел, и зрители, сперва обрадованные возможностью поорать, скоро все замерли, охваченные единым осуждающим молчанием. Женщины вцепились в локти мужчин, а те этого не заметили. Превосходство было слишком явным, и драка велась слишком уж не по трактирным правилам, когда мужчины бьют друг друга, а через минуту в обнимку идут пить пиво. Ирру, а заодно и им всем, наглядно демонстрировалось, какая же они все-таки шваль. Они и сами прекрасно это знали и не любили, когда им напоминали об этом.

Все кончилось, когда Ирр, не отрывая рук от лица, упал на колени и не смог подняться, хрипя и скуля, как выдранный пес. Дыхание его пресеклось от удара скользом по горлу. Потом его стало рвать прямо на пол. В гробовом молчании Марк возвышался над ним, такой же отчужденный и молчаливый, как раньше, будто и не он это только что сделал. Будто и сам стыдился того, что его вынудили сделать. Будто испытывал гадливое отвращение к себе.

— Что тут происходит? Власер? Марк!

— О-оо! — вырвалось с отчаяния у Власера. Проклятие! Все его жалкие попытки рыцарственно обойти стороной невольное участие Агнес пошли прахом, и как! Все было испорчено, все — насмарку! Он бы голову открутил тому, кто как последний лакей поспешил дать ей знать. Она стояла в распахнутых дверях с таким выражением лица, что все солдаты и шлюхи с понимающими ухмылками запереглядывались. И она поняла эти взгляды, прочитала и истолковала верно, она умница, вспыхнула как алая роза. Но она к тому же еще и дочь д’Орбуа. Если она ворвалась ночью сюда, где никогда и ни при каких обстоятельствах не должна быть, непричесанная, в кое-как наспех наброшенном платье, значит, на то была ее воля. И им этим придется подавиться.

Во всеобщем молчании перед нею расступились. Минуя Ирра, она гадливо подобрала юбки.

— Марк, с вами все в порядке?

Тот кивнул.

— Вы уверены? — Она положила ему руку на локоть. Они и этим подавятся. — Вы же весь дрожите!

— Я не потерпел иного ущерба, кроме разочарования в человеческой породе.

Агнес повернула голову к Власеру, и тому на мгновение всерьез стало страшно. Она была госпожа и давала это понять.

— Боюсь, — ровно сказала она, — вы не оправдали моего доверия. Марк, вы пойдете со мной. Я хочу, чтобы вы переговорили с моим отцом. Немедленно. Если отец спит, заночуете у Локруста. В любом случае в казарму вы больше не вернетесь. Идите за мной.

Марк бросил через плечо плащ и последовал за нею, сопровождаемый молчанием, в котором визгливой нотой скулил не привыкший к физической боли Ирр. Только луна освещала им путь.

— Господи, Марк, почему вы так дрожите?

— Там было лучше, — невпопад ответил он. — Там, в деревне, они только унижали меня. А здесь они требуют, чтобы я сам унижал кого-то. Там можно было хотя бы остаться наедине с собой.

— Марк, я обещаю вам, все будет не так. Будет лучше…

По выражению его лица, белевшего в темноте, она поняла, что он вежливо делает вид, будто верит ей, и сомневается, что она отпустит его на волю. Да и в существовании воли он, кажется, тоже уже сомневался. Замок надвинулся на них обоих, укрыл черной тенью. Она должна быть сильной. Если она не может обмануть его, то должна попытаться обмануть хотя бы себя.

— Пойдемте к Локрусту, — решительно распорядилась она. — По крайней мере он сделает так, что вы хотя бы выспитесь.

12. ЭТА НОЧЬ!..

Это была чудовищная, нескончаемая ночь. Агнес снилось, что она не спит, и она просыпалась в холодном поту и лежала, дрожа с головы до ног. Кто-то невидимый и оттого еще более страшный приближался от окна к ее ложу, садился за ее спиной… Под его тяжестью проминался ее тюфяк, она чувствовала его холодный недоброжелательный интерес как ледяное дыхание на своей шее. У нее перехватывало горло, и она знала, что если обернется к нему, то умрет, и молилась, молилась, панически хватаясь за латинские слова Pater Noster и Ave, наполняя каждое прочувствованным смыслом. Эту вмятину у себя за спиной она ощущала явственнее, чем любой материальный предмет в комнате, и пятеро спящих сестер казались не более живыми, чем бревна.

Течение ночи развеяло этого гостя, но облегчения не принесло. Среди узоров сарацинского ковра над изголовьем вспухал кровавый волдырь. Дойдя до своего предела, он с брызгами лопнул, распространяя вокруг себя сладкий запах трупного гниения. Вскрылась влажная язва, уходящая в глубь стены и полная копошащихся синюшно-бледных червей. Бурная ночь стенала и плакала за окном, а вонь накатывала как волна и давила как камень. Но Агнес все-таки выцарапалась и села, откинув одеяло и чуть дыша, мокрая до нитки. Рубашка задралась, и когда она опустила глаза на свое обнаженное бедро, то не закричала лишь потому, что в ней не было дыхания. До самого колена свисали сизые сморщенные лоскуты кожи, а из-под них глядела черная гниющая плоть, испещренная глубокими кавернами. И самое ужасное — она не была одна, но сестры не шли в счет. Какое-то движение, чьи-то вздохи за спиной, мимолетное дыхание на волосах… Агнес упала на подушки, скомкала их, подгребла под бока, громоздя вокруг себя нечто вроде защитных бастионов. Твоя собственная постель. Единственное место, где мир таков, каким ты его хочешь. Наступившая тишина показалась ей выжидательной.