Серж Брюссоло - Глаз осьминога

— Да, — снова призналась пациентка. Но не стала ничего пояснять, чтобы не выдать себя.

— То были галлюцинации, миражи, — отрезал военный врач. — Ты не должна больше думать от этом. Тебе надо развеяться. Лучше всего в твоем случае сойти на землю. Согласна?

Зигрид послушно закивала.

— Я выпишу тебе короткую увольнительную, — сказал доктор. — Тебе пойдет на пользу вернуться ненадолго домой.

Девушка поблагодарила его, сжала увольнительную в руке и по уставу отдала честь.

— Ну что? — проворчал старший матрос, когда она вернулась.

— Увольнительная на землю, — объявила Зигрид.

— Чертова симулянтка! — выругался тот. — Раз так, бери вещи и проваливай!

Зигрид тотчас же покинула каюту, чтобы в соответствии с предписанием военного врача переехать в зону отдыха подводной лодки.

Эта огромная часть трюма была похожа на декорации к фильму. Пройдя через первый отсек, прибывший сюда оказывался… на маленькой улочке возле набережной. Там, между булочной и бакалейной лавкой, стояли старые дома с зелеными ставнями. Мостовая с расшатанными камнями, фасады с облупившейся от «морского ветра» краской были воссозданы из легких материалов и выполнены с обилием деталей. Тщательно запрятанные пульверизаторы распространяли запахи, напоминавшие запах сохнущего только что постиранного белья, хозяйственного мыла, горячего хлеба, рагу с луком… Что же касается «ветра», он, конечно же, шел из вентиляции!

Все было задумано и сделано так, чтобы у человека, попавшего в зону отдыха, создать впечатление, будто он вернулся на землю и ходит по мостовым родного города-порта. Пациент с увольнительной одним махом оказывался не на подводной лодке, плавающей вот уже целых десять лет в глубинных водах враждебной планеты, а дома. Поднимался по улице Ретамер, приветствовал по дороге булочника или держателя кафе. Через минуту и Зигрид откроет дверь своего дома, поднимется на четвертый этаж, где ее будет ждать ее мать…

Та иногда была брюнеткой, иногда — блондинкой, но всегда звалась Мамой. Или «Ма» — если особо нежно. Она готовила вкусную еду и жила жизнью «своей» дочки. Всегда было радостно вновь увидеться с ней, вернуться в маленькую квартирку, где старая мебель, а на стенах выцветшие обои. Пройти на кухню, узкую, заставленную сковородками, кастрюльками, со связками лука и чеснока. Зигрид разом окуналась в земные запахи и шумы: грузовики, гудки автомобилей, треск мотоциклов. Мама встречала ее на пороге. Без церемоний — в бигуди, в старом халатике, линялом, но таком мягком.

— Не ждала тебя так рано, — неизменно говорила она. — Как хорошо, что ты смогла освободиться пораньше. Это очень кстати, я только что поставила в духовку твой любимый пирог.

Потом Зигрид устраивалась за столом, они с мамой ели, говорили о жизни на подводной лодке. Только на земле можно было, не сдерживаясь, ругать офицеров и плохо отзываться о них, отводя душу. Ма всегда была со всем согласна и предлагала рассказать обо всех обидах.

— Какие подлецы! — восклицала она. — Просто негодяи!

Излив душу, Зигрид чувствовала себя лучше.

Затем она устраивалась на подоконнике и любовалась закатом, поскольку система освещения зоны отдыха с точностью воспроизводила движение солнца по небу. Иногда программа включала в себя атмосферные явления: дождь, ветер, туман, что только усиливало иллюзию. Тогда ветер наполнял комнату приятным запахом влажной земли, доносившимся с недавно распаханных полей. Зигрид слышала, как вдали мычат коровы, лают собаки и поют петухи.

Потом она шла гулять в маленький сквер, чтобы повидаться с друзьями. Они обменивались шутками. Как было приятно болтать, о чем хочешь!

Все это и называлось «побывать на земле». Неделя… Семь дней, во время которых можно было ходить в помятой одежде, не задумываясь о расписании и служебных обязанностях…

Работавшие в службе зоны отдыха женщины, исполнявшие роли подставных матерей, были очень опытными. Они должны были уметь подстроиться к каждому случаю, интуитивно распознать потребности оказавшегося перед ними молодого человека. И более того: сотрудницы службы обладали поистине магическим талантом — способностью буквально за несколько минут установить атмосферу доверия. Эта необычная способность к импровизации делала из них идеальных подставных матерей, даже если у каждой женщины было по дюжине «сыновей» и «дочерей».

От «матерей» зависело психологическое равновесие детской части экипажа. Они утихомиривали ненависть, помогали ребенку излить накопившуюся злобу, успокаивали тревогу в мыслях. Они давали каждому юному существу ощущение, что у него есть хоть призрачная, но семья, что кто-то его любит.

Зигрид перешагнула порог вымышленного квартала. Дверь тамбура закрылась за ее спиной, и девушка попала в другой мир. Вид города, звуки, запахи кружили ей голову. Она заметила сидевших на водосточном желобе чаек, разглядела одетых кое-как детей с перепачканными лицами, катавшихся на скейтбордах по маленькой улочке.

Ее приемная мать жила в старой квартире над сапожной мастерской. На подоконнике стояла клетка с канарейкой.

Как обычно, сначала Зигрид было сложно поверить в происходящее, но «мама» знала свою работу. Ей понадобилось меньше десяти минут, чтобы между ними возникло доверие. Можно было подумать, что они были старыми знакомыми, если не сказать, что и вправду мамой и дочкой. Это было странно, смущало… Но и было приятно. Зигрид не долго сопротивлялась и вскоре поддалась иллюзии, что вернулась в родной дом, хотя его у нее никогда и не было.

На секунду вспоминалось, как Гюс шептал ей на ухо: «Они очень опытные! Пользуются тем, что мы сироты. И они очень хорошо знают, о чем мы мечтаем…» Но Зигрид так хотелось почувствовать себя счастливой, и девушка не стала слушать друга.

Конечно, иногда в отношениях с «мамой» проскальзывала фальшь, портившая приятное ощущение от возвращения домой. Вот и сейчас тоже — Зигрид казалось, что Ма обращалась с ней совсем как с маленькой.

«Боже мой! Мне же двадцать лет, — подумала она и взяла второй кусок своего любимого пирога, — а она разговаривает со мной, словно мне двенадцать».

Чтобы удостовериться в обратном, Зигрид посмотрела на свое отражение в висевшем над камином треснувшем зеркале. Но у нее создалось неприятное впечатление, что в нем отразилась именно девочка: волосы коротко острижены, рот испачкан клубничным вареньем.

Вспомнив про намеки Гюса, она прошептала:

— Скажи, Ма, правду ли говорят, что офицеры подмешивают нам лекарства, чтобы мы перестали расти?