Шерри Томас - Гибельное море (ЛП)

Почти в ту же секунду Уинтервейл перестал биться в конвульсиях и теперь просто дрожал мелкой дрожью. Капли пота выступили у него на лбу и над верхней губой. Бедняга с трудом хватал воздух губами, хотя на лицо его постепенно возвращались краски. Не прошло и десяти минут, как измученный Уинтервейл провалился в тяжелый сон.

Кашкари вытер пот со своего лба:

– Вот такое немецкое лекарство я бы не отказался иметь под рукой.

Тит взглянул на часы – им надо было вернуться к миссис Долиш до отбоя.

– Нам лучше отвести его на вокзал, – сказал он, все еще учащенно дыша после пережитого испуга, – иначе опоздаем на поезд.

Кашкари ухватился за спинку стула; его дыхание тоже было тяжелым и прерывистым.

– Спины у нас крепкие – я меньше всего переживаю, как мы дотащим его туда. Надеюсь только, что от поездки ему не станет хуже.

– С ним все будет в порядке, – заверил Тит.

Принятой Уинтервейлом панацеи хватило бы, чтобы пережить заклинание казни, что уж говорить о легком подрагивании железнодорожного вагона.

– Дай бог, чтобы ты оказался прав, – вздохнул Кашкари. – Дай бог.

* * *

Иоланта села в купе к Куперу и Сазерленду, и они начали играть в «двадцать одно», ставя на кон по полпенни с каждого. В соседнем купе, где ехали остальные трое ребят, стояла гробовая тишина. Перед посадкой в вагон принц отозвал Иолу в сторону и рассказал ей, что Уинтервейл сейчас под действием панацеи. Она кивнула и вернулась к Куперу.

«Двадцать одно» оказалось самой легкой немагической карточной игрой, в которую Иоланта когда-либо играла. Ей только и надо было следить, чтобы сумма очков карт как можно больше приближалась к двадцати одному, не допуская при этом перебора. И все же после пересадки в другой поезд в Лондоне она отказалась продолжить. Выйдя из купе, Иола остановилась в проходе и уставилась в окно на проплывающие мимо окраины города. Уличные фонари и освещенные окна появлялись все реже и реже по мере того, как они углублялись в сельскую местность.

Дверь в соседнее купе открылась и закрылась. Сердце Иоланты екнуло. Но рядом с ней встал не Тит, а Кашкари.

– Мне жаль, что ты можешь нас покинуть, – сказал он.

Речь шла о семействе Фэрфакс и скотоводческой ферме в Вайоминге.

– Я бы хотел, чтобы все осталось, как есть. Но грядут перемены, и я не могу их остановить. – Она мельком взглянула на индийца. – Ты понимаешь, о чем я.

Кашкари едва заметно улыбнулся:

– В моем случае это больше походило на «бойся своих желаний». Я всегда хотел встретить девушку из своих снов.

– Любовь с первого взгляда, а?

– Скорее, изумление с первого взгляда.

– Она настолько красива?

Лицо Кашкари приняло мечтательный вид.

– О да, очень, но я всегда знал, как она выглядит. Я изумился, когда увидел ее воочию в том месте и в то время, когда меньше всего этого ожидал.

Судя по всему, они проезжали церковь; колокольный звон еле слышался из-за шума поезда. Иоланта лихорадочно подыскивала другие слова, кроме вертевшихся на языке «Мне очень жаль». Ей действительно было ужасно жаль Кашкари – и хотелось предложить ему лучшее утешение, чем избитые фразы, которые уже ничего не изменят.

Внезапно она во все глаза уставилась на приятеля. «Я всегда знал, как она выглядит. Девушка из моих снов».

– Ты хочешь мне сказать, что в буквальном смысле видел ее по ночам, когда ложился спать?

Кашкари вздохнул:

– Вот только сны не показали, что она окажется обручена с моим братом.

Он что, говорил о пророческих снах?

– Помнишь, в прошлом семестре ты рассказал, что астролог посоветовал тебе поступить в Итон? Мои познания в астрологии довольно поверхностны, но и их достаточно, чтобы понимать: звезды редко бывают настолько точны. Может, астролог просто истолковал твой сон?

– Отличная догадка. Так оно и было.

– Что ты видел?

– В первом видении я прогуливался вокруг Итона. Я не знал, где нахожусь, но увидев один и тот же сон несколько раз, расспросил отца об этой школе в расположенном на реке английском городке, близ которого виднеются замковые стены. Я нарисовал эту крепость и показал ему. Отец местность не узнал, но когда он показал рисунок другу, бывавшему в Англии, тот поведал, что картинка очень напоминает Виндзорский замок. Я не пошел к астрологу с этим сновидением – решил, оно просто означает, что я однажды там побываю. Но потом начал видеть другой сон, где был одет в эту странную неиндийскую одежду и смотрел на себя в зеркало. Мы выяснили, что это форма Итона. И вот тогда-то и обратились к астрологу, который сообщил, мол, звезды предвещают, что я проведу почти все отрочество вдали от дома. После этого визита мама повернулась ко мне и сказала: «Похоже, теперь мы знаем, куда ты собираешься».

– Это... весьма поразительно, – протянула Иоланта, весьма пораженная рассказом.

Она понятия не имела, что немагам снились подобные сны о будущем, но с ее стороны было бы узколобо предполагать, будто лишь маги могут погружаться в поток времени. Ведь видения никак не связаны ни со стихийной магий, ни с магией тонких сфер.

– Это звучит сверхъестественно, так что я не болтаю об этом налево и направо. Ну, то есть, люди тут очень любят спиритические сеансы, но все равно...

– Я понимаю, – согласилась Иоланта. А на подъезде к Слау вдруг вспомнила, о чем еще хотела спросить: – Выходит... ты не был влюблен в девушку из своих снов, а просто постоянно ее видел?

Она надеялась, ради блага Кашкари, что так оно и есть.

– Если бы, – вздохнул он. – Я любил ее всю жизнь.

* * *

Тит постучал в дверь:

– Ты там, Фэрфакс?

После долгой паузы она ответила:

– Да.

Высокая стена ответа. «Да, я здесь, но тебе тут не рады».

В доме миссис Долиш уже почти наступило время отбоя. Последняя группка ребят выходила из уборной. Хэнсон приставал ко всем с вопросами, не видел ли кто-нибудь его словарь греческого языка, и Роджерс метнулся к себе за упомянутой книгой. Сазерленд, живший напротив Купера, крикнул, чтобы тот открыл дверь, а когда Купер это сделал, в него через весь коридор полетели носки, сопровождаемые возгласом: «Ты опять снял носки в моей комнате!»

Фэрфакс любила все это: нормальность и легкомыслие огромного количества мальчишек, которых запихнули в очень тесное пространство. Тит прижал ладонь к ее двери, жалея, что не может заставить время повернуть вспять.

– Спокойной ночи. – Как же он ненавидел эти бесполезные слова.

Фэрфакс ничего не ответила.