Юлия Фирсанова - Точное попадание

Вор возмущенно поперхнулся и выпалил, яростно сверкнув глазами:

— Вот уж нет! Нашла дурака, хочешь, чтоб я жирной приманкой для какой-нибудь стервы, охочей до толстого кошелька, стал?

— Ты мне только что то же самое советовал, а как на себя примерил, так не по нутру стало? — коварно усмехнулась я, ткнув хворостинкой в грудь рыжего.

— Ты другое дело, женщина красивая, магева опять же, значит, всегда распознать сможешь, кто истинно любит, а кто деньгами прельстился, — отводя глаза, пробормотал вор.

— Ох, Лакс, да на фиг мне эти игры в угадайки: любит не любит, к сердцу прижмет, к черту пошлет, я уже сказала, чего хочу, — отмахнулась от него, — и хватит об этом.

— Лады, — покладисто согласился вор, мне даже показалось, с тайным удовлетворением. — Ну раз ты хочешь странствовать, тогда отправляемся? До ночи успеем еще чуток проехать, чтоб завтра к вечеру быть в городе!

— Твой коварный план разгадан, злодей, — с громким, нарочитым стоном поднявшись на ноги, провозгласила я, — ты желаешь уморить меня в дороге путем отбития седалища и заграбастать все сокровища себе!

— Конечно, — заухмылялся Лакс.

— Ничего у тебя не выйдет! — шутливо огрызнулась я. — Назло всем выживу, а если все-таки умру, стану привидением и буду выть у тебя под окнами всю ночь напролет и распугивать любовниц! Поехали! Фаль, вылезай!

Сильф в очередной раз вынырнул из ларца с колечком на голове, смотревшимся на нем как изящная диадема — витой серебряный обруч с созвездием мелких камушков в центре. Мотылек приосанился, напрашиваясь на комплимент.

— Красавец! — констатировала я. — Так и будешь теперь летать со звездой во лбу, как царь-лебедь?

— А можно? — состроил умильную мордочку Фаль, радостно трепетнув радужными крылышками.

— Почем я знаю, можно ли тебе носить наголовные обручи или нельзя, может, какой обычай сильфовый запрещает, — отшутилась я походя. — Сам решай, дружок. А если ты нашего разрешения спрашиваешь, так почему бы и нет? Копал вместе со всеми, значит, заработал награду!

Фаль восторженно взвизгнул и перевернулся в воздухе, разливая вокруг себя ликование. Как мало нужно мотыльку для счастья — новая побрякушка на башке, и радости конца и края не видно. Я почти позавидовала столь скромным запросам, на секунду задумавшись, а что могло бы привести меня в такой блаженный, нерассуждающий, чистый восторг. На ум ничего не пришло. Загадочное животное человек: несчастным его сделать легко, а абсолютно счастливым почти невозможно, слишком много думает или не думает вовсе, золотой аристотелевой середины у него нет. Впрочем, к состоянию абсолютного счастья я и не стремилась, вполне хватало желания жить интересно, всюду совать любопытный нос. Может, в этом и есть мое странное девичье счастье?

Лакс начал складывать вещи, а я отбежала к ручью и ткнула ветку в участок влажной почвы. Выбрасывать свою помощницу просто так казалось черной неблагодарностью, а тащить с собой не хотелось, вот и решила: столько магии в хворостинку напихано, что она обязана вырасти в красивое дерево, а не увянуть банальным образом. Неплохой шанс на рост у веточки был: за все время, пока мы таскались по жаре, листья на рогульке даже не начали вянуть.

Глава 6

У эльфийских шатров, или Сбывшееся видение

Забравшись на лошадей, мы вновь тронулись в путь. Лакс вскачь пускаться не стал, ехал не спеша, щадя мой, скажем расплывчато, организм. Но четыре ноги, вопреки заверениям пройдохи Масленицы из нашего замечательного мультика, все равно быстрее копытами перебирают, чем две. Руины Тени Ручья с почти незаметными следами наших раскопок остались далеко позади, впереди виднелись лишь извилистый, сухой, как у полинявшей змеи, хвост дороги и луга с редкими пушистыми островками рощиц. Езда временами казалась похожей на плавание, этакий зеленый океан по обеим сторонам дороги, глаз скользил по волнам трав небрежно, тело пребывало в расслабленном состоянии, чем-то похожем на медитацию.

За следующие часа четыре мы встретили, вернее, проехали мимо пары неказистых повозок с разморенными жарой и клюющими носом возницами, и трех всадников, один из которых ехал быстрее нас. Лакс сказал, что это гонец, потому и торопится. Остальные передвигались степенно, никто заговаривать с нами не пытался, путники кивали друг другу и двигали дальше.

Кстати, насчет четырех часов — это я навскидку сказала, потому как ни наручных, ни карманных у меня с собой не было, но время я всегда определяла неплохо. Человек — тварь талантливая, а нужда всему учит. Тут дело в тренировке. Когда в электронных часах без конца, не успеваешь даже покупать, садится батарейка, а кварцевые или механические отказываются служить просто так и после ремонта тут же ломаются снова, очень быстро смиряешься и привыкаешь к тому, что ты сам себе часы. Если не хочешь всюду опаздывать и как попка долдонить «который час?», домогаясь у всех встречных-поперечных, учишься определять время на глазок. Мы даже с друзьями спорили на чипсы или бутылку газировки, так я всегда угадывала — ровненько, плюс-минус три минуты.

Если в этом мире сутки состоят тоже из двадцати четырех часов, то сейчас должно быть около восьми вечера. Солнце еще высоко, но летом, когда заря с зарей встречается, и в десять светло. Однако Лакс начал периодически оглядываться по сторонам, присматривать место для ночлега. Это хорошо, потому как последний час мое седалище мало что чувствовало, я не жаловалась, но с опаской думала о завтрашнем дне, когда с утра пораньше мышцы выскажут хозяйке все, что думают по поводу издевательств, коим их подвергли вчера. А я еще даже не проверяла, сумею ли вылечить сама себя, или мое могущество распространяется только на других.

За личными переживаниями как-то упустила из виду поселившееся на периферии сознания ощущение дежавю. Знакомый крутой изгиб дороги, рощица, подступающая к самому краю, куполом склоняющиеся ветви деревьев, словно в тоннель въехали. Где-то я это видела, и к тому же совсем недавно…

— Стойте, путники, назовите себя! — прозвучало неожиданно не только для меня. Вздрогнул даже Лакс, натянул поводья, а рука невольно скользнула к поясному ножу.

На дороге стояло четверо — трое светловолосых мужчин и одна женщина. Четверо, но не людей. Создания, одетые в легкие и очень красивые, переливающиеся искрами, одинаковые густо-зеленые рубашки, серые брюки, сапожки, скроенные по тому же фасону, что и подаренные Лаксом, были эльфами. Длинные уши с заостренными кончиками, большие миндалевидные глаза. Луки с наложенными на тетиву стрелами оказались направлены в нашу сторону. Стрелы… время словно замедлило свой бег. Каждая секунда растянулась до бесконечности. Стрелы в колчане и на тетиве среднего мужчины или юноши (разве по таким лицам определить возраст навскидку!) имели сизо-зеленое оперение. О боги, демоны, Силы, Творец или кто тут главный в общем котле мироздания! Еще несколько мгновений, и мое видение станет явью: мертвый Лакс, невидящий глаз, уставившийся в небо. Но почему? За что?