Елена Медникова - Два крыла. Русская фэнтези 2007

А Ледолом тем временем, уже порядком осерчав, норовил залепить Илье кулаком по уху. И снова руки Ильи сами собой сотворили движение, что Вежда именовал красиво да ловко, словно калика с гуслями: «Красавица смотрится в зеркало», чтобы тут же шагнуть вперед, одновременно проводя удар «золотая звезда в углу». Ледолома развернуло, он качнулся и грузно осел в пыль. Из носа у него потекла кровь.

Притихшая было сельская орава за плетнем взревела кто в восторге, кто с досады, однако было ясно, что продолжать поединок Ледолому дальше нельзя. Больше удивленный, нежели раздосадованный, старший брат убрался на избяную завалинку, уступая место младшему, утирая нос поданной матерью тряпицей.

Ломоть, успевший кое-что смекнуть в повадках Ильи, попытался совершить для начала обманное движение. Сказать по правде, и Ломоть, и Ледолом бойцами были тертыми и, несмотря на свою ширину да тяжесть, в поединке оказывались легки да скоры на руку (правда, в поединке таких же добродушных деревенских увальней, какими были сами). А с таким противником, как Илья, им до сего дня встречаться не приходилось. Илья хоть и уступал им в плечах, но брал не силой, а совсем уж невиданной доселе братьями быстротой и ловкостью. Илья и сам был этим удивлен, и когда Ломоть тоже, как и старший, оказался на земле, задумался, давая привычный ход мыслям. Вмешавшись головой в действо своего тела, он немедленно был за это наказан: споро поднявшийся на ноги Ломоть крепко приложил его по скуле. Зубы Ильи клацнули, он пошатнулся, услыхав в одном ухе протяжный звон, а в другом радостный ор селян, приветствующих удачу земляка.

— Бей муромских! — послышался писк какого-то мальца и вслед за тем шлепок затрещины, коей вразумляли несмышленыша — негоже так с гостем-то.

Ломоть же, воодушевленный оплошностью противника, решил продолжить, однако Илья, понявший уже свою ошибку, легко ушел от двух «крюков», что пытался ему навесить тот. И пошло: Илья просто играл с Ломтем, кружась вокруг него и время от времени поддавая то по загривку, то по мягким местам. Зеваки улюлюкали от удовольствия, не подозревая, что поединок со стороны Ильи давно стал потешным, ненастоящим. Илья, привыкший к грозной собранности Вежды, словно молния готового поразить его при любой маломальской ошибке и заставляющего быть настороже всегда, тут дал волю чувству безнаказанности, исходившей от смешных потуг Ломтя хоть чуточку дотянуться до него. Он играл с ним, как некогда играл с самим Ильей степной стрелок. И давно позабыл Илья про тот страшный урок.

Он толкал Ломтя все ощутимее, проводя удары все жестче, распаляясь сам и чувствуя, как распаляется противник, даже не замечающий этих удвоившихся по силе, но все еще шуточных ударов. И луна лезла все выше, заменяя отсвет вечерней зари своим синим свечением, и все меньше разумного расчета оставалось в голове Ильи.

— …бей наверняка, — говорил Вежда. — Каждый твой удар должен принести противнику такой урон, после которого он не сможет подняться. Воин никогда не бьет вполсилы. Он всегда намерен одним ударом разделаться с противником…

Говоря «противник», учитель имел в виду врага. Но перед Ильей сейчас был не враг, а простодушный деревенский парень, в доме которого Илья нашел приют на ночь. Но не помнил уже этого Илья, и в какой-то момент, между одним ударом сердца и другим, время словно остановилось. Он отчетливо увидел открывшееся горло Ломтя, старавшегося дотянуться до него, умело присевшего, услышал тишину, повисшую над двором и торчащими за плетнем селянами, ощутил свет луны, зорко и недобро смотревшей на него сверху, и еще почувствовал в середине живота жгут, начавший стремительно раскручиваться. И еще он будто со стороны увидел, как начинает выпрямляться, вставая навстречу Ломтю, и как правая рука идет снизу вверх прямо в кадык несчастного и уже обреченного парня, превращаясь в «ядовитую змею, выбрасывающую яд». А страшная сила из живота, раскручиваясь все стремительнее, плавно и невероятно быстро перетекает в руку, готовясь выплеснуться из самых пальцев и вдруг…

Яркая вспышка озарила сознание Ильи. На миг вся эта жутко медленно и неотвратимо движущаяся картина замерла на месте, и Илья отчетливо услышал голос учителя: «Стой, ученик. Дальше — смерть».

…«Ядовитая змея» так и не выбросила свой смертельный яд. Илья увел руку в сторону, чувствуя, что это даже не он, а сам Вежда прихватил его запястье. И замер от другого видения, повисшего на тонких нитях-паутинках в его голове: на залитом лунном свете дворе жутко кричит женщина, держа на руках мертво откинутую голову младшего сына…

И тут все встало на свои места. Ломоть уловил непонятное замешательство Ильи и всадил ему в лоб весь заряд боевого задора и досады от постоянных неудач в этом поединке. Илья, не произнеся ни звука, опрокинулся навзничь и остался лежать.

…Его тормошили, и лили колодезную воду налицо, и били по щекам.

— Эй, парень, ты чего?.. Ты это брось!

— Сынок, что же ты, милый? Как же ты… Берегиня-матушка!.. Перун-заступник!..

Когда он открыл глаза, увидев испуганные лица обоих братьев, живых и невредимых, нависших над ним, и их матушки, суетившейся рядом, он счастливо рассмеялся.

— Эвон!.. Смеется! Что это он?.. Крепко ты его приложил, брательник… Зря…

Встрял голосишко старосты:

— На живот, на живот лей, дурень! Ну я вас, братцы-костоломы! Ужо померитесь силушкой впредь! Ужо…

— Цел я, люди добрые, — услышал свой голос Илья. — Спаси боги, цел…

— Ну, молодёц, и напугал ты нас! — увидел Илья озадаченное и добродушное лицо Ломтя. — Как же ты так, а? Такой ловкий поединщик, и на тебе…

Илья ухватился за его протянутую руку, поднялся, пошатываясь и радостными глазами все шаря по лицу деревенского богатыря.

— Живой, дурень… Живой, леший тебя напугай! — бормотал Илья.

— Теперь-то видим, что живой… — улыбнулся Ломоть, так и не поняв, что вел Илья речь о нем самом.

БЫЛЬ ЧЕТВЕРТАЯ: Плата за добрый меч

Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо.

Ибо так поступали со лжепророками отцы их…

Илья шагал по лесной дороге и все думал о поединке с братьями. И все никак не мог успокоиться от того, что чуть было не убил одного из них.

«Применять это искусство ты можешь лишь в том случае, — говаривал ему Вежда, — если опасность грозит тебе или кому-то беззащитному. Ты должен помнить, что наверняка принесешь смерть тому, против кого выходишь на бой. Это не прыжки через костер в ночь на Купалу, это тяжелое бремя — лишить кого-то жизни. Это поступок, за который ты должен научиться отвечать. Если ты попадешь в бою в плен и твои недруги, окружив тебя, спросят, почему ты убил их товарища, ответ будет прост: ты бился с врагом и сделал бы то же самое, окажись он снова перед тобой с оружием в руках. И если тебя спросит женщина, за что ты убил ее сына, ты должен ответить то же самое. Потому что это должно быть правдой. Тебе ясно?»