Ольга Ильина - Особенные. Элька - 3

Глава 13 О том, что иногда не стоит садиться в машину к бывшим

Я засобиралась домой. Бабуля упрашивала остаться, но, мне нужно подумать, а здесь, с бабушкой думать о тяжелых вещах совсем не хотелось. Но напоследок я все же спросила:

— Бабуль, а почему ты никогда не рассказывала о своей семье? У тебя есть родители, сестры, братья, ты скрывала это?

— Почему же не рассказывала? Ты знала, что они от меня отказались, когда Андрей родился.

— Да, но я не думала, что это сделали твой родители.

— И такое бывает, милая. Дело прошлое.

— А я бы сходила к ним на ужин.

— Поверь, семья Углич, не та семья, которой можно гордиться. Уже нет.

— Ты Углич, и я горжусь тобой.

— Я тоже тобой горжусь, искорка моя, — ответила бабушка и обняла меня. Матрена надавала в дорогу пирожков, лепешек, варенья и мой любимый ромашковый чай. Половину банок я, конечно, вытащила, я ж не Геракл, в конце концов, чтобы тяжести таскать, поцеловала бабушку, до калитки на этот раз дотрагиваться не стала, мало ли что, а вот попрощаться решила, из вежливости. Но лучше бы не прощалась. Эта противная дверь написала: «Счастливого пути, темная».

— Сама ты темная, — буркнула я и пошла к повороту, но стоило только завернуть, заметила до боли знакомую машину.

— Хм, а он времени зря не терял, — прошептала я, прекрасно зная, кто так заботливо поведал, что я к бабушке наведалась. Не сомневаюсь, что и наш разговор передал во всех подробностях, а может, даже и в лицах. И даже не знаю, что бесит больше: то что они считают в порядке вещей вот так бесцеремонно лезть в мою жизнь или то, что никак не дойдет до некоторых, что я не желаю иметь с ними ничего общего.

Я решила его игнорировать. Прошла мимо машины, и даже успела полпути проделать, пока дождь не начался. И не просто дождь, настоящий ливень, а я в тонкой кофте и туфлях с открытым носом. Класс! Я посмотрела на затянувшие небо тучи, и подозрение закралось, а что если это все подстроено? С него станет над погодой поколдовать, лишь бы своего добиться. И силенок достаточно и наглости. Уууу! Ненавижу его!

— И долго ты дуться будешь? Садись в машину, простудишься.

— И пусть. Вот умру от воспаления легких, зато увижу, как тебя замучает совесть.

— Боюсь, что ты зря потратишь здоровье. Забыла, что у меня ее нет? Я даже не знаю, что это такое. Так что садись и перестань дуться. Я ничего тебе не сделаю.

— Сказал подонок, укравший мои силы, — хмыкнула я. — Слышали мы уже эти сказки. На всю жизнь хватило.

— Ну, все!

О, кажись, я его разозлила. Остановился, вышел из машины, громко хлопнув дверью. Я даже поморщилась. Как можно с такой красивой машинкой обращаться? Изверг. И этот изверг сейчас шутить был не намерен, подошел, схватил меня за плечи и без всяких церемоний прошипел:

— До каких пор ты будешь меня наказывать?

— Не нравится, катись колбаской по малой Спасской.

Совету моему не вняли, наоборот, еще сильнее разозлились. В общем, мой бывший воспользовался тем, что я сейчас почти беспомощна, затолкал меня в машину и так глянул, словно я самое большое его наказание. А он, «бедненький», вынужден терпеть такую злую, жестокую и невыносимую меня. Тьфу.

Так мы и доехали до КПП, в молчании и полном игноре друг друга. А там я вспомнила про охранников, которые весь день простояли на входе, и, кажется, один из них еще больше жаждет моей крови, чем раньше, потому что он сейчас стал не то, что на Николаева, на Самсона или Рапунцель, только мужик. Мужик Рапунцель — вот умора. Жаждущий крови Рапунцель. Не, если меня сейчас обнаружат, то устроят самосуд прямо здесь. Так что, решила я воспользоваться так сказать, ситуацией и сползла с сиденья. Эх, была бы возможность, на заднее сиденье перебралась и там спряталась. Но увы. Пришлось скрючиться и притвориться невидимкой.

Фух, вроде получилось. Поехали мы без проблем, а вот с моим скрюченным телом возникли проблемы. Какая же маленькая у этого гада машинка. Ни согнуться, ни разогнуться без травм. Пока потирала ушибленный локоть, глянула на этого типа. Удивлен и заинтригован. Вот и пусть таким остается. Я ничего объяснять не намерена. А вот он собрался спросить.

— На дорогу смотреть не забывай. Я раньше времени на небо не собираюсь.

— Хорошо, — подозрительно покладисто кивнул он и спросил: — Поговорим?

— Кажется, мы уже наговорились.

— Разве это был разговор? Я запомнил, как ты меня калечила, огрызалась и не желала слушать, а разговора не было.

— Ты ведь не отстанешь? — досадливо поморщилась я. Ладно. Пусть вещает, от меня не убудет. В крайнем случае, я всегда могу его послать.

Он улыбнулся и посмотрел на меня. А я вздрогнула от того, насколько его улыбка разилась со взглядом. Очень сильным взглядом. Он и раньше производил впечатление, а сейчас мне показалось даже, что я совсем не знаю его. А ведь так и есть.

— Я помню, как впервые увидел тебя. В пятом классе. Новенькому всегда тяжело в первый день. Слишком много внимания, впечатлений, людей. И злость. Она меня раздирала на части. Я не хотел идти в обычную школу, потому что это было как удар, намек, что я такой же, как они. Как эти пустые, бессильные дети. Как твоя подружка Кузнецова.

— Ты знал, что она регистратор?

— Да. Еще один удар. Для меня это было наказанием. И даже ты… Ты, может, не помнишь, но в тот первый день, на уроке рисования учительнице не понравился мой стиль, и она громко заявила об этом на весь класс.

— Стиль? — усмехнулась я. — Помнится, твой лист остался таким же белым, как и был в начале урока.

— Я не умею рисовать.

— И она отругала тебя только потому, что ты даже не попытался.

— Суть не в этом, а в том, что все они смеялись надо мной.

— Ну и что? Надо мной тоже часто смеялись. И я не понимаю, почему ты вспомнил сейчас об этом?

— Потому что тогда ты вызвалась помочь научить меня азам рисования.

— Да, что-то припоминаю. И, кажется, ты тогда меня проигнорировал. Я пришла в класс после уроков, а ты так и не пришел.

— Я испугался.

— Чего?

— Тебя. Испугался того чувства, что возникло во мне. С каждым годом оно росло, укреплялось, приобретало иные формы, и я до смерти боялся той власти, что ты надо мной имеешь.

— Ты об этом хотел мне рассказать? О детских воспоминаниях?

Мне было неприятно и больно вспоминать об этом, потому что то время было полностью перечеркнуто теми последствиями, которые принесло наше сближение.

— Когда ты пропала год назад, я испугался за тебя. Вик рассказал, что видел тебя с братом.

— Откуда он знал, что я — это твоя я?

— Мне нравится это: «твоя я». Повтори еще раз.