Кира Измайлова - Городская магия

Я стукнула в дверь костяшками пальцев и, не дожидаясь ответа, вошла. Игорь Георгиевич, как и следовало ожидать, возлежал на кровати одетый, с книгой в руках. Я разглядела — это был Мопассан в оригинале. В прошлый раз, помнится, он читал Диккенса. Тоже в оригинале. Ничуть не выпендриваясь при этом — он в самом деле знал несколько языков. Как-то раз, разговорившись, что было ему совсем не свойственно, он сказал, что только сейчас у него появилось время на чтение. А значит, грех не воспользоваться такой возможностью, благо библиотека тут была богатая.

— Добрый вечер, — сказала я.

И, как обычно, не дождалась ответа. Книга опустилась, холодные зеленые глаза смерили меня с ног до головы, задержавшись на моем пакете.

— Чернова… — В голосе Игоря Георгиевича сквозила безмерная усталость. — Опять?

— Что опять? — мрачно спросила я, снимая куртку и разматывая шарф.

— Опять апельсинчики? — Выразительный взгляд снова уперся в мой пакет.

— И что? — еще более мрачно спросила я. Ну что поделать, не учили меня заявляться с пустыми руками.

— Чернова, здесь кормят на убой. — Игорь Георгиевич соизволил, наконец, отложить книгу и сесть. — Или ты считаешь, что мне не хватает… витаминов?

Я промолчала, расстегивая молнию на сапогах. На такие его вопросы лучше было не отвечать вовсе.

Я в одних носках прошла в комнату, их тут, кстати, называли не палатами, а номерами, как в гостинице.

— Холодно, — сказала я. В комнате правда было нежарко, наверно, Игорь Георгиевич опять открывал окно. Эта его патологическая страсть к свежему воздуху, помню, еще в университете доводила нас до исступления: ладно летом, но зимой-то как можно заниматься в выстуженной аудитории?

— Оденься, — дернул плечом Давлетьяров. — Что нового?

— Ничего, — ответила я. — Уже неделю на елках торчим. Сегодня такое шоу устроили, что даже телевизионщики обалдели. Какой-то там у них вундеркинд-иллюзионист появился, из филиала перевелся. Правда, красиво было.

Игорь Георгиевич промолчал. Впрочем, как и обычно, говорить обычно приходилось мне, а если он открывал рот, так только затем, чтобы сказать какую-нибудь гадость. Я украдкой глянула на часы. Поздно, однако. Сегодня мне отсюда не уехать. То есть, конечно, какое-то движение на дороге не иссякнет и после полуночи, но мне вовсе не улыбалось топать через ночной лес, а потом ловить попутку, да еще наверняка с полупьяным водителем. Сделать он мне ничего, может, и не сделает, но врезаться в столб или во встречный грузовик — приятного мало. Впрочем, эту проблему я обдумала еще утром, стоя за кулисами, и решила, что не буду и пытаться вернуться в город. Заночую в сестринской, Аня с Ирой меня пустят, а может, и пустая палата найдется. Вряд ли кому-то окажется до меня дело, народ наверняка будет гулять до утра.

Настроение, поднятое было до приемлемой отметки прогулкой по зимнему лесу, опять упало. Может, правда стоило остаться с родителями, а не переться за тридевять земель, чтобы теперь созерцать эту кислую физиономию? Совершенно очевидно, никакого прилива энтузиазма по поводу праздника Давлетьяров не испытывал. Думаю, он предпочел бы, чтобы я оставила его в покое и дала спокойно дочитать книгу.

— Сегодня Новый год вообще-то, — сказала я довольно зло, и Игорь Гергиевич соизволил посмотреть в мою сторону.

— И ты предлагаешь мне присоединиться ко всей честной компании в зале? — Яду в его голосе хватило бы на добрую сотню кобр.

— Да нет. — Я переставила пакет на стул, и внутри кое-что ощутимо звякнуло. — Я подумала, что елок и в лесу полным-полно…

"Замечательная затея, — сказал мне внутренний голос. — Сейчас он пошлет тебя куда подальше с твоими идиотскими идеями, и будет совершенно прав. Давно пора, между прочим."

— Чернова… — Давлетьяров искоса взглянул на меня, и я с удивлением обнаружила, что он, кажется, улыбается. — И что ты еще придумала?

Я пожала плечами. Если честно, в пакете у меня была еще бутылка шампанского — самого обыкновенного, «Советского», которое у меня с детства ассоциировалось с Новым годом, а еще коньяк. Настоящий армянский. Вообще-то мне такое не по карману, но тут мне повезло — у нас в общаге жил парень-армянин, Гарик Милавян, одно время недвусмысленно за мной ухаживавший. Вот у него-то я и выцыганила бутылку благородного напитка.

Пауза так затянулась, что я уж было подумала — на этот раз терпение Давлетьярова иссякло. Но нет — он поднялся на ноги, встряхнул головой.

— Ну тогда пойдем, Чернова, — сказал он неожиданно. — Подожди только, я оденусь…

Времени это заняло совсем немного — Игорь Георгиевич вечно выходил на самый лютый мороз даже без шапки, чем доводил медсестер почти до инсульта. Ну, такой уж он был, относился к себе абсолютно наплевательски. Наверно, ему просто было все равно.

На улице уже совсем стемнело, шел одиннадцатый час вечера. Зато разъяснелось, видны были звезды, по-зимнему яркие и какие-то колючие. В пакете у меня предательски брякали две бутылки. Что ж я, дура, не догадалась хотя бы обернуть их чем-нибудь? Впрочем, толку-то… А холодный коньяк — это та еще прелесть.

Мы шли по аллее молча. Мы почти всегда молчали — да нам и говорить-то было особенно не о чем. Обычно все ограничивалось коротким вопросом вроде "Что в университете?" и таким же коротким ответом. Я видела, что Игорь Георгиевич вовсе не жаждет подробных моих рассказов о происходящем в стенах альма-матер. Впрочем, немудрено. Я бы на его месте тоже постаралась поскорее обо всем забыть. Только не получалось забыть — я, живое напоминание, каждую субботу являлась сюда. Может, пора было прекратить?

— Чернова, — окликнул неожиданно Давлетьяров. (Как-то так у нас с ним повелось — он меня звал только по фамилии, а я его — по имени-отчеству.) Я подняла на него глаза. Как обычно, он курил. Он вообще стал очень много курить, хотя врачи ему запрещали. Да только ему наплевать было на все запреты. — Чернова, скажи мне…

— Что? — спросила я. На территории санатория горели фонари, их неестественный свет резче обозначал тени, искажал черты, и разобрать выражение лица Давлетьярова я не могла.

— Скажи мне, наконец, какого дьявола ты сюда таскаешься? — Спрошено было совсем будничным тоном, как о чем-то совершенно обыкновенном.

Я уставилась на вспыхивающий и гаснущий огонек на кончике сигареты. Все лучше, чем смотреть в почти неразличимое лицо. Я не знала, что отвечать. Могла сказать "не знаю", и это было бы чистой правдой, но разве ж он поверит? А придумать загодя подходящее объяснение я не удосужилась. Зря, как выяснилось.

— Чернова… — Сигарета вспыхнула особенно ярко, и почти сразу же крохотной кометой полетела в сугроб. — Знаешь… если из жалости, то лучше больше не появляйся здесь. Я доступно выражаюсь?