Вера Петрук - Чужая война

Арлинг все-таки достал Сейфуллаху лошадь. Так как денег ему не дали, то он не стал долго думать и променял двух верблюдов, которые пришли с ними из Фардоса, на почти породистого скакуна. Хозяин гостиницы уверял, что кровь кобылы чиста, как вода в фонтане на главной площади Самрии, но у Арлинга были большие сомнения, как в прозрачности водицы, так и в благородном происхождении лошадки с забавным именем Свечка. Но других копытных в конюшне гостиницы не оказалось, а идти с утра на рынок Регарди не хотелось.

Впрочем, Сейфуллах на Свечку едва обратил внимание. Арлинг подумал, что с таким же успехом он мог купить ему осла.

Взяв лошадь под узды, Регарди погрузился в мир просыпающегося порта. Самрия была домом многих тысяч людей. Хор голосов звучал еще слабо и нестройно, но отголоски будущего крещендо уже доносились из разных уголков сикелийской столицы.

Когда они свернули на главную улицу, ведущую к порту, поток людей, текущий по венам города, стал похож на весенний разлив вод Мианэ. Запахи и звуки менялись с огромной скоростью, но игра захватывала. Здесь был весь мир. Пешеходы и всадники на ослах, лошадях и верблюдах, полуобнаженные рабы и звенящие золотом купцы, солдаты и офицеры из регулярной армии, драганы, шибанцы и даже арваксы. Торговые люди из Песчаных Стран и Самонийских княжеств, кучеярские женщины, шелестящие покрывалами, которые закрывали их с головы до ног, мулы, нагруженные товарами, ослы, запряженные в скрипучие тележки, коляски с великолепной сбруей, дорогими лошадьми и бегущими впереди невольниками. Знатные кучеяры верхом на роскошно оседланных конях в сопровождении слуг и стражи, водоносы, звенящие кувшинами и другой утварью, нищие, разносчики сладкого печенья, продавцы фруктов, булочники, торговцы сахарным тростником. Самрия носила много масок — красивых и уродливых одновременно. Несочетаемые элементы сочетались, а невозможное становилось возможным. Город просыпался и расправлял крылья, чтобы пуститься в бешеный полет под жарким солнцем пустыни.

— Смотри вперед! Осторожно! Куда прешь! — раздавалось со всех сторон. Окрики сопровождались тычками и толкотней. Каждую секунду только что замеченное старело, заменяясь новым и неизведанным. Арлингу казалось, что его голова превратилась в огромный чан для плова, в который кидали все, что угодно, только не рис. Он тщательно ловил обрывки нового мира, отряхивал от ненужной шелухи, и, разгадав смысл, отпускал, чтобы поймать новый след, который тут же сменялся другим — еще более причудливым и загадочным. С каждым шагом короста, наросшая на его душе за время, проведенное в пустыне, распадалась по песчинке, обнажая другого Арлинга — не потерявшего учителя, не встречавшего Даррена, не узнавшего его тайны.

Шум порта уже слышался в хаосе уличных звуков, когда Сейфуллах свернул, решив обойти центральную площадь стороной. Это было мудрое решение. Купаться в человеческом море Самрии было опасным занятием.

Порт приветствовал их запахом утреннего моря, скрипом сонных кораблей и руганью докеров. Несмотря на раннее утро множество рыбачьих лодок, остро пахнущих сельдью и водорослями, сновали между торговыми и военными судами, которыми была забита гавань. В море не спеша уползал густой туман, выпавший ночью. Лучи солнца падали неровно, порывы ветра были влажными, а в воздухе чувствовался сильный запах пепла. На маяке еще горел ночной сигнальный огонь.

Пронзительно кричали чайки, и Арлинг не мог избавиться от ощущения, что над ним летали орущие младенцы. Но громче всех звучало море, с легкостью заглушая людей, птиц и ветер. Тысячи волн, вытягивающие горбатые спины к бездонному небу. Веселые, ленивые и сияющие. Мрачные, быстрые и злые. Они были одинаково прекрасны в любом обличье. Многоцветная армада в ореоле брызг и клочьев пены. Халруджи мог бесконечно слушать ее песни.

Пока Сейфуллах искал капитана, Арлинг собрался разведать, о чем болтали в столице. День все равно не задался. Быстро решать вопросы Аджухам не умел, а это означало, что свободного времени у халруджи сегодня не будет. Татуировка на спине назойливо чесалась каждый раз, когда он о ней вспоминал. Регарди досадливо поморщился. Придется терпеть подарок Даррена еще день. Его бывший друг придумал поистине изощренную месть.

Порт был прекрасным местом для слухов. Они витали в воздухе, проливаясь щедрым дождем на любопытных или случайно зазевавшихся прохожих. Взвивались крошечными вихрями невероятной лжи, которая превращалась в громадные смерчи сокрушающей правды. И хотя верилось в нее с трудом, она тайком оседала на задворках сознания, чтобы в самый неожиданный момент вонзиться в сердце. Арлинг сердце берег и слушал осторожно.

Болтали в порту о всяком. Больше всего — о беспорядках на море, разгуле пиратства и высоких пошлинах. Возле группы купцов из Фардоса, следящих за погрузкой тюков на корабль, Регарди задержался, услышав имя Маргаджана. Армию-призрака, которая взяла Балидет, но в которую никто по-настоящему не верил, видели то в песках Холустая, то в оазисах долины Мианэ, а порой даже в степях Фардоса, что было совсем сказкой, так как в тех землях начинались регулярные посты драганских патрулей. Одни верили, что армия Маргаджана — мираж, который породили пайрики, другие считали, что она существовала на самом деле, только принадлежала не разбойникам, а Бархатному Человеку из Согдарии, который, видя, что популярность Жестоких приходит в упадок, придумал им замену. И начал с Балидета, купцы который, несмотря на старания Аджухамов, славились бунтарскими настроениями. А следующим будет ни Муссаворат, а Иштувэга, где за последний месяц случилось уже три восстания против Империи. Кто-то вспомнил, что драганов замечали в окрестностях горы Исфахан. Верный признак того, что самый северный город Сикелии — следующий.

Арлинга сердито окрикнул Сейфуллах, и купцов пришлось оставить. Впрочем, город Иштувэга в то утро вспоминали многие. Они не прошли и десятка салей, как наткнулись на двух женщин, которые возвращались через порт с рынка, обсуждая неизвестную болезнь, вспыхнувшую в Иштувэга. Виновником несчастья тоже считали Маргаджана. В городе уже было столько больных, что они не помещались в больницах, и их свозили в Туманную Башню, построенную еще во время эпидемии чумы, которая хозяйничала в Сикелии сто лет назад.

Туманная Башня была печально знаменита далеко за пределами северного города. Возведенная в самом труднодоступном месте Исфаханского взгорья, она давно стала символом смерти, которым кучеярские матери пугали детей. В башне было только одно окно, через которое на корзинах поднимали больных. Больше их никто не видел. Многие считали, что служители башни жили там поколениями и никогда ее не покидали. Те санитары, которые иногда показывались в городе, носили страшные маски и пользовались большим уважением. Арлингу казалось, что вокруг легенды сохранялась какая-то неясность, эдакое темное пятно, которое все предпочитали не замечать. Он хорошо помнил, что всякий раз, когда кто-то упоминал Туманную Башню, иман начинал плеваться и переводил тему разговора.