Марина Ли - Школа Добра

– Ну, что? – Веник потер руки. – Еще по одной?

– И по второй тоже, – буркнул Динь-Дон, разливая.

На душе стало тепло и весело.

– А хорошо мы их сегодня сделали, – выдохнув в булочку с изюмом, пьяным голосом вспомнил хозяин комнаты.

– Это да! – благодушно кивнул джинн.

– Не поспорю, – Веник поднялся и ткнул в кабачка пальцем. – Но этот тип снова пропустил...

Все трое посмотрели на овощ осуждающе.

– У меня где-то оставалась живая вода... немного экспериментальная... – между делом заметил химик.

– А у меня дедушка на неодушевленном интеллекте собаку съел...

– За что мне это? – простонал джинн и закрыл лицо руками.

К приходу Зарянки кабачок не только разговаривал и бодро ковылял по центру стола, но и активно поглощал вишневую настойку, радостно пища на всю комнату:

– За победу!!!

Увидев фейку, овощ похабно улыбнулся, чем вызвал приступ неудержимого веселья у всех присутствующих мужчин, а потом заявил:

– Хочу выпить с прекрасной дамой на брудершафт!

Прекрасная дама присоединилась к общему хохоту и сквозь смех поинтересовалась:

– А звать-то тебя как, алкоголик?

– Григорий! – немедленно ответил Веник и пожал плечами. – Ни одного Григория среди знакомых нет, просто... А теперь есть...

– Логично, – согласился Тищенко, у которого, видимо, тоже Григории среди знакомцев не значились.

Динь-Дон только рукой махнул – толку с этими пьяницами спорить – и предложил выпить за присутствующих здесь дам.

Потом за дам пили стоя. Потом за родителей. Потом все дружно потащились в подвалы в сауну для старост, потому что Амадеусу пришла в голову гениальная идея – попарить Григория.

Григорию в бане не понравилось. Он возмущенно пищал, требовал свободы и земли. И еще угрожал, что если пьяные сволочи его здесь сварят, он им будет до смерти являться в кровавых и ужасных снах.

А потом Веник вспомнил, что сегодня же у Юлки день рождения.

– Урррра! – громче всех завопил овощ, узрев в этом сообщении возможность смыться из сауны живым.

– Действительно, ура! – согласился Динь-Дон. – Но настойка-то, тю-тю. С чем поздравлять пойдем?

– Кхе-кхе! – раздалось из угла, в котором укрылись Зарянка с Амадеусом, и джинн только глаза прикрыл раскрытой ладонью, думая о том, что эти выходные вряд ли получится пережить.

***

Из-за чьего-то далекого пения голова трещала неимоверно. Казалось, еще чуть-чуть, и мозг брызнет в разные стороны, найдя себе выход через все отверстия в голове. А может, и новых наделает...

Повернулась на бок и голову под подушку засунула, чтобы приглушить звук. Так, стоп! Голову под подушку засунула? Напряглась, пытаясь вспомнить, как ложилась спать. Но вспомнила только, как шли по коридору первого этажа и хихикали, зажимая рты руками. Что мы делали на первом этаже? Не помню... Напряглась еще немного и застонала, вспомнив вкус абрикосовицы, мандариновицы и брусниковицы, которая была последней. Ненавижу химиков... Зачем я так надралась? Как-то даже слишком, для первого раза...

– Проснулась? Пьяница малолетняя…

Ох ты ж, разорви меня дракон! Я знаю, кому принадлежит этот голос!

Приподняла подушку и одним глазом оглядела комнату.

А вот в помещеньице-то этом я впервые. И как я тут оказалась, спрашивается?..

Спрятала голову и попыталась прийти в себя. А главное, придумать, как выйти из этой позорной ситуации с достоинством. Кстати, о позоре и достоинстве… Аккуратно ощупала себя под одеялом на предмет наличия одежды.

– Ты что там делаешь? – развеселился Александр. Глазастый, черт!

– А?

Он же на самом деле не думает, что я стану отвечать на этот вопрос.

Села на кровати и уставилась на него хмуро. Уместно ли будет спросить, как я здесь очутилась? Черт! Я безнадежна, я пытаюсь соблюсти приличия и не нарушить этикет, даже находясь в полной...

– Пить хочу, – прохрипела не своим голосом, обращаясь к плечу Александра.

Он сидел в кресле у стола. В черных форменных брюках, в наполовину расстегнутой рубашке и босиком. Интересно, я у него в комнате? У него, конечно, где же еще... И что я здесь делаю?

Александр встал, налил воды в стакан, подал мне и плюхнулся на кровать рядом. А я подскочила немедленно и шарахнулась от него в другой угол комнаты.

– Ничего не хочешь объяснить? – улыбнулся он моей резвости.

Я? Хорошо ему издеваться, а я не помню ни черта...

– Не знаю, как здесь очутилась, ничего не помню после брусниковицы. А раз ничего не помню, значит, ничего не было, – выпалила на одном дыхании и вдоль стеночки, не сводя глаз с темной фигуры на кровати, двинулась к выходу.

Сын темного бога был божественно быстр. Я моргнуть не успела, а он уже уперся рукой в дверь, отрезая мне путь к побегу.

– Что, вообще-вообще ничего не помнишь?

И наклонился к самому лицу, зараза. Трясу головой и одновременно за дверную ручку.

А он еще ниже наклонился и мерзким таким голосочком:

– И как в спальню ко мне в обнимку с невменяемой фейкой вломилась?

Ответ тот же.

– И как про родословную мою требовала объяснить?

Про родословную? Это он о чем?

Ближе наклониться уже было невозможно, но у него получилось.

– И про... остальное?

– Никакого остального не было, – не выдержала я, зловредно обдав наглого вруна винными парами, и отпихнула еще со всей силы. – Врешь ты все!

И в коридор выскочила. Уф! Хорошо, что он на последнем курсе учится. Всего год придется в глаза своему стыду смотреть. А он мне в спину контрольным выстрелом:

– И нет у меня в роду богов, ни темных, ни светлых, вообще никаких, если тебя все еще волнует этот вопрос!

З-з-зараза! Запретила же себе его так называть!!! Удрала под веселый хохот. Позорище! И отправилась на поиски вчерашних собутыльников, через дамскую комнату и душевую, само собой.

Собутыльники нашлись все и сразу. И даже еще до того, как я в душ попала. Потому что все дрыхли в нашей с Могилой комнате. На моей кровати Тищенко нежно обнимал Веника, рядом с Могилой дрыхла Зарянка, ну, а джинн забурился в гости к Вепрю.

Я тихонько схватила полотенце и удрала в душ. Что-что, а выяснять, знает ли вся честная компания, где я провела ночь, не очень-то и хотелось. Да, и не пришлось. Когда я вернулась в комнату после водных процедур, вся компания с мрачными лицами сидела вокруг стола и взирала на храпящего в центре Григория.

– И что с ним теперь делать? – вздохнула Зарянка. – Жалко, живой же...

– Живой... – прошипел Динь-Дон. – Экспериментатор этот чертов... Сколько твоя вода на него действовать будет. Обещал же, что к утру развеется...

– Обещал, – покаялся Тищенко.