Анджей Сапковский - Крещение огнём

— Я не веду необъявленную войну, — резко обернулся он. — Мне не нужна компания удальцов, я иду в Нильфгаард не для того, чтобы спасти мир, низвергнуть империю зла. Я иду к Цири. Поэтому могу идти в одиночку. Простите, если это нехорошо прозвучит, но остальные меня не интересуют. А теперь уйдите. Я хочу побыть один.

Когда он обернулся, оказалось, что ушел только Лютик.

— Я снова видел сон, — бросил он кратко. — Мильва, я теряю время. Я теряю время! Я ей нужен. Ее нужно спасать.

— Говори, — сказала она тихо. — Выкинь это из себя. Хоть и было страшно, выкинь!

— Это не было страшно. В моем сне… Она плясала. Плясала в какой-то забитой дымом халупе. И была, черт возьми, счастлива. Играла музыка, кто-то что-то выкрикивал… Вся халупа ходуном ходила от крика и хохота… А она плясала, плясала, дробила каблучками… А над крышей этой чертовой халупы, в холодном ночном воздухе… плясала смерть. Мильва… Мария… Я ей необходим.

Мильва отвела глаза.

— Не только ей, — шепнула она. Так, чтобы он не услышал.

На следующей стоянке ведьмак заинтересовался сигиллем, мечом Золтана, на который успел мельком взглянуть во время встречи с гловоглазом. Краснолюд спокойно развернул кошачьи шкурки и вынул меч из лаковых ножен.

Меч был длиной около сорока дюймов, а весил не больше тридцати пяти унций. Покрытый на значительной длине таинственными руническими письменами голубоватый клинок был таким острым, что при определенном навыке им можно было бриться. У двенадцатидюймовой, покрытой перекрещивающимися лоскутами ящериной кожи рукояти вместо оголовья был цилиндрический латунный хомутик, гарда была небольшая и мастерски выполненная.

— Хороша вещь. — Геральт прокрутил сигиллем короткую шипящую мельницу, изобразил быстрый удар слева и молниеносный переход к защите из второй позиции декстера. — Да, отличная железяка.

— Ха! — фыркнул Персиваль Шуттенбах, — железяка! Посмотри как следует, а то еще чего доброго назовешь его хреновиной.

— Когда-то был у меня меч получше.

— Не спорю, — пожал плечами Золтан. — Потому что он наверняка был выкован в наших краях. Вы, ведьмаки, умеете мечами размахивать, а сами делать-то их не научились. Такие мечи только у нас покупают, в Махакаме, у горы Карбон.

— Краснолюды варят сталь, — добавил Персиваль, — и куют слоистые оголовки. А шлифовкой и оттачиванием занимаемся мы, гномы. В наших мастерских. По нашей, гномовой технологии, в точности как некогда мы делали наши гвихиры, лучшие мечи на свете.

— Меч, который я ношу сейчас, — обнажил Геральт клинок, — взят в Брокилоне, в катакомбах на Крааг Ане. Я получил его от дриад. Первоклассное оружие и вовсе не краснолюдское и не гномово. Это эльфье оружие, ему лет сто, а то и двести.

— Ничего он не понимает в этом! — воскликнул гном, взяв меч в руку и проведя по лезвию пальцами. — Окончание эльфье, верно. Рукоять, гарда и оголовок. Эльфы травили, гравировали и вообще украшали. Но ковали клинок и точили в Махакаме. И верно, сделали это несколько веков назад, потому как сразу видно, что это сталь второсортная, да и обработка примитивная. Вот, глянь на сигилль Золтана, разницу видишь?

— Вижу. Мой выглядит не хуже.

Гном хмыкнул и махнул рукой. Золтан высокомерно усмехнулся.

— Оружие, — пояснил он менторским тоном, — должно рубить, а не выглядеть. И оценивают его не по тому, как оно выглядит. Дело в том, что твой меч — обычная композиция стали и железа, а у моего сигилля клинок выкован из металла с присадками графита и буры…

— Современная технология! — не выдержал Персиваль, немного горячась, поскольку дискуссия явно переходила на хорошо знакомые ему вопросы. — Конструкция и композиция клинка, многослойный мягкий сердечник, окованный твердой, а не мягкой сталью…

— Помаленьку, помаленьку, — придержал его краснолюд. — Металлурга ты из него, Шуттенбах, все равно не сделаешь, не утомляй его деталями. Я ему попроще объясню. Добрую, твердую магнетитовую сталь, ведьмак, наточить невероятно трудно. Почему? Потому что она твердая! Ежели не владеешь технологией, как не владели ею некогда мы, а вы не владеете и по сей день, а острый меч получить хочется, то упроченный сердечник по ребрам оковывают мягкой сталью, которая легче поддается обработке. Именно такой упрощенной методой изготовлен твой брокилонский меч. Современные клинки изготовляют наоборот — мягкий сердечник, твердое острие. Обработка отнимает много времени и, как я уже сказал, нуждается в совершенной технологии. Но в результате получают клинок, которым можно рассечь подброшенный в воздух батистовый платочек.

— Твоим сигиллем такой фокус проделать можно?

— Нет, — усмехнулся краснолюд. — Так отточенные экземпляры можно по пальцам пересчитать, и редко какой из них выходит за пределы Махакама. Но ручаюсь, скорлупа того шершавого краба практически не выдержала бы удара сигиллем. Ты разделал бы его на кусочки и даже не притомился б.

Дискуссия о мечах и металлургии продолжалась еще некоторое время. Геральт слушал с интересом, делился собственными наблюдениями, пополнял знания, спрашивал о том о сем, осматривал и опробовал Золтанов сигилль. Он еще не знал, что назавтра ему придется подкрепить теорию практикой.

Первым сигналом, что поблизости живут люди, стала стоящая в окружении щепок и коры ровная поленница дров, обнаруженная на вырубке идущим впереди Персивалем Шуттенбахом.

Золтан остановил группу и выслал гнома на дальнюю разведку. Персиваль скрылся, а спустя полчаса примчался, возбужденный и задыхающийся, уже издалека размахивая руками. Подбежал, но вместо того чтобы сразу приступить к докладу, ухватил пальцами длинный нос и громко, со звуком, которому позавидовала бы чабанья трембита, высморкался.

— Не пугай зверей, — буркнул Золтан Хивай. — И говори, что там впереди?

— Мыза, — выдохнул гном, вытирая пальцы о полы украшенного многочисленными карманами кафтана. — На поляне. Три хаты, овин, пара клетей под дерном… На дворе псина, а из трубы — дым. Чего-то там готовят, похоже, овсянку, к тому ж на молоке.

— Ты что, на кухне был? — засмеялся Лютик. — В горшки заглядывал? Откуда знаешь, что овсянка?

Гном, несмотря на свой малый рост, свысока взглянул на него, а Золтан гневно фыркнул.

— Не обижай его, поэт. Он унюхает жратву за версту. Если сказал — овсянка, значит, овсянка. Черт. Не нравится мне это.

— Почему ж? Я, к примеру, овсянку люблю. С удовольствием бы съел.

— Золтан прав, — сказала Мильва. — А ты помалкивай, Лютик, это тебе не поэзия. Ежели овсянка на молоке, значит, там корова есть. А кмет, стоит ему узреть дымы, перво-наперво хватает корову и прет в пущу. Почему этот аккурат не смылся? Сворачиваем в лес, обойдем стороной. Скверно все это пахнет.