Лесса Каури - Золушки из трактира на площади

Матушка слушала его и вспоминала судорожные всхлипы спящего Веся, на глазах которого толпа озверевших людей рвала на части очеловечившихся оборотней, а их соотечественники в это же самое время на войне отдавали свои жизни за покой тех самых, озверевших…

— Когда-то мы были для них дичью, — невесело усмехнулся Кай, — но те времена давно ушли в прошлое, и сейчас люди могущественнее оборотней. Быть добрым — это право, которым должны владеть те, кто сильнее!

Бруни запрокинула голову, разглядывая любимого. Он смотрел на затухающий огонь печурки, той самой, что топилась яблоневыми поленцами, наколотыми Питером Конохом, и лицо его — задумчивое, суровое, казалось ей невыразимо прекрасным. Этот Кай был совсем другим, лишь отдаленно похожим на того, высокомерно-отстраненного, гарцующего на великолепном скакуне. И этого Кая ей еще предстояло узнать!

— На той войне погиб мой муж… — неожиданно для самой себя призналась Бруни. — Он не писал мне писем. Совсем. Пару весточек я получила от ребят из нашего квартала, ушедших на войну вместе с ним. Единственное письмо, подписанное командиром его полка, сообщало о том, что Ральфа больше нет в живых.

Матушка развернулась, закинула руки на шею Каю и уткнулась носом в его грудь. А он молча гладил ее по волосам, как обиженную кем-то девочку, и ни о чем не спрашивал.

— Я вышла за него замуж, потому что он был хорошей партией — работящий, бережливый, сильный. И, наверное, прожила бы с ним достойную жизнь… — Бруни замолчала, тяжело дыша, а потом прошептала едва слышно, — и никогда не узнала бы, что значит — любить!

И вдруг расплакалась, чувствуя, как отпускает сердце невидимый стальной силок, сжимавший его с тех самых пор, как она не понаслышке узнала одиночество.

Почему-то вспомнилась тишина, на мягких лапах вошедшая после закрытия в трактир в тот день, когда она получила похоронку. Бруни сидела рядом с Пипом, положив голову ему на плечо, а он укачивал ее, как маленькую, и уговаривал поплакать. Но она не заплакала. Ни тогда, ни потом. А вот сейчас, в объятиях Кая, разревелась так, что самой стало стыдно!

Сердито шмыгая носом, Матушка порывалась встать с постели, чтобы умыться, но Кай не отпустил ее. Одной рукой вытряхнул подушку из наволочки, заставил Бруни высморкаться, заботливо промокнул ее мокрые щеки. И снова обнял, уложив ее голову к себе на грудь. Он не спросил, любила ли она мужа. И за это Матушка была ему благодарна, потому что теперь знала точный ответ.

Мастер Артазель оказался сухопарым гномом с модельно подстриженной бородкой и аккуратным маникюром.

Бруни и Персиана, смущенно мявшиеся в его приемной, уставились на вошедшего портного, раскрыв рты. Во-первых, гномов в Вишенроге было относительно немного: они неохотно покидали Драгобужье и предпочитали жить подальше от побережья. Во-вторых, вид мастера разительно отличался от сложившегося в народе представления о гномах как о коряжистых, заросших, сквернословящих коротышках.

— Нуте-с, мои стрекозки, — заявил портной, приспустив пенсне с острого носа, — встаньте для начала подальше друг от друга. Ванилла, представь мне своих сестричек.

Та представила. Сыпя шутками-прибаутками, Артазель снял с обеих мерки так быстро, что они не успели опомниться, а затем отправил Персиану восвояси, попросив Бруни и Ваниллу задержаться.

— Мой сладкий сахар, — серьезно сказал мастер Ванилле, — я вполне понимаю твою тягу к весенним цветам, но если той сестричке салатовый будет к лицу, то эту сделает похожей на умертвие. Оно тебе надо?

— Ах! — воскликнула Ванилла, трепетно прижимая руки к пышному бюсту и готовясь зареветь. — И что же теперь делать?

— Только не волнуйся! Если нужно, я побуду умертвием! Лишь бы ты была довольна! — мужественно пообещала Матушка.

Артазель бросил пронзительный взгляд на Старшую Королевскую Булочницу и, понизив голос, поинтересовался у Бруни:

— Она беременна?

— Кто? — не поняла та.

— Да твоя сестричка!

— Ты беременна? — переспросила Матушка, повернувшись к Ванилле.

Та, перестав шмыгать носом, резонно заметила:

— Признаков не обнаружено. А что?

— Стальные ядры! — неожиданно подпрыгнув, завопил гном. — Тогда какого умертвия такая прелестная девушка соглашается быть на него похожей?!

— Но я хочу салатовое! — заныла Ванилла. — Я так вижу! Мы такие с Дрюней яркие, как осенние яблоки, а они такие с Перси нежные, как…

— …овощные грядки, — подсказала Бруни, сдерживая смех.

— …весенние посадки! — в один голос с ней сообщил Артазель. — Для молодой привлекательной женщины носить цвета умертвия недопустимо! Для влюбленной — недопустимо вдвойне!

— Я буду в оранжевом! — оскорбилась Ванилла.

— А я не тебя имел в виду! — хихикнул гном и лукаво взглянул на сразу покрасневшую Брунгильду.

— Бруни? — резко развернулась к ней подруга. — Что это значит?

Матушка только головой покачала. Щеки и уши горели так, что можно было и не отвечать.

— Я пыталась тебе рассказать несколько раз… — начала было она, переминаясь с ноги на ногу и напоминая самой себе старшую Гретель, заметившую в трактире знатного посетителя.

— Стоп, жемчужины мои! — вмешался мастер. — Ванилла, романтическую историю ты выслушаешь потом. А пока я предложу несколько тканей, цвет которых будет сочетаться с салатовым. А ты выберешь, какой тебе больше нравится на сестре!

Не успели подруги обменяться и словом, как портной метнулся в соседнюю комнату и притащил оттуда несколько отрезов. То поочередно прикладывая каждый к Бруни, то накручивая их ей на голову наподобие тюрбана, он демонстрировал Ванилле материи, хотя та не переставала хмуриться. Она уже все спланировала, и картинка свадьбы стояла перед глазами, не желая рассеиваться. На ней обе подруги невесты были в салатовом!

— Ну-у-у… — наконец, протянула Старшая Королевская Булочница, — вот этот вроде ничего…

Артазель, накинувший на плечи Бруни отрез цвета топленых сливок, вдруг застыл. А затем закричал, смешно дрыгая ногой:

— Молот яйценосца! То, что нужно! Это будет прекрасное платье!!!

Вдруг успокоившись, он назидательно поднял короткий палец и завершил, обращаясь к Матушке:

— Очень простое! Тебя не надо украшать как майский шест, мой сладкий сахар! Лишь чуть акцентировать внимание на достоинствах! Через два дня обе сюда на примерку!

Бруни вздохнула с облегчением, только когда покинула покои портного. Ванилла все еще казалась расстроенной. В коридоре, вдоль стен которого стояли великолепные канделябры в виде полунагих дев, держащих чаши для масла, Матушка взяла подругу за руку и развернула к себе: