Царица Шаммурамат. Полёт голубки (СИ) - Львофф Юлия

— Не сердись, родная, — ласковый голос девушки вывел Баштум из её грустных раздумий. — Я лишь хочу, чтобы ты поняла меня. Ну посмотри: разве эти руки с узкими ладонями и тонкими пальцами предназначены для работы на земле? разве не пострадает изящная форма этих лёгких ступней от глины, которую они будут месить? разве не будет обидно, если эта нежная, словно лепесток персикового цвета, кожа увянет раньше времени, загрубеет от обильного солёного пота, а эти ясные глаза потускнеют от слёз и шитья при тусклом свете лучины в поздний вечер?

Баштум слушала Ану-син и в который раз поражалась тому, какой разной она бывает. Ещё недавно разъярённая, точно пантера, она говорила грозно и гневно, а всего несколько мгновений спустя ласковый мелодичный голос звучал из уст самого кроткого в мире создания.

— И ещё скажи: разве для того ты выпестовала меня, чтобы теперь отдать в грубые руки какого-нибудь неотёсанного болвана, чью скотскую похоть будет удовлетворять это тело? — произнеся последние слова, Ану-син провела руками по своей округлой упругой груди, тонкой талии, плавно переходящей в крепкие бёдра, с нескрываемой гордостью — как бы призывая Баштум полюбоваться собой и вместе с ней разделить восхищение.

— Не могу не согласиться с тобой, дочка, — проговорила наконец Баштум. — Во всём Аккаде вряд ли найдётся равная тебе по красоте…

Вздохнув, она вспомнила всё, о чём ей говорил Техиб, и жалобным голосом спросила:

— Но что же мы будем делать, когда наступит День невесты?

Ану-син промолчала. И тогда Баштум решила передать ей весь разговор с хазанну — слово в слово, без утайки. Голос её то звенел от негодования, то дрожал от слёз. Девушка слушала внимательно, не перебивая.

— Так что же делать? — повторила свой вопрос маленькая женщина и взглянула на Ану-син.

Странное выражение молнией озарило лицо девушки, однако она так ничего и не ответила.

Ламашту — в аккадской мифологии женщина-демон, поднимающаяся из глубин подземного царства и насылающая на людей бедствия, болезни и голод.

Ширва — овощной суп.

Глава 19. Прекрасная купальщица

В первый день месяца хибур* боги наконец смилостивились над народом Аккада.

Утром ещё стояла над городами и селениями жаркая пелена и, казалось, всё живое скоро задохнётся от духоты. Но вот, под вечер, тяжёлые чёрные тучи заволокли небо, молнии раскроили его ослепительными вспышками, порывисто задул ветер, загрохотал гром — и в землю ударили упругие дождевые струи. Народ Аккада возликовал. Во всех храмах бога дождя и бури жрецы славили его имя торжественными песнопениями, прихожане возносили на алтарь всемилостивого могущественного Адада щедрые жертвоприношения.

И как только жизнь аккадцев снова наладилась, в селениях заиграли первые свадьбы.

Пришёл День невесты и в алу Поющие Колосья, в котором как самый богатый почитался землевладелец Залилум, а самой бедной была вдова пастуха Сима. Однако в эти дни, накануне Дня невесты, Баштум чувствовала себя намного богаче и счастливее Залилума. Ибо она обладала сокровищем, о котором многие в общине могли только мечтать.

Впрочем, видя, как из ловкой босоногой девчурки Ану-син превратилась в стройную красавицу, Баштум не только любовалась и гордилась нею, но и испытывала тревогу, причиной которой в последнее время стало необъяснимое поведение девушки. С тех пор, как она вернулась в алу, Баштум и узнавала и не узнавала дочку. Гордый нрав Ану-син изумлял её, зато у жителей алу вызывал раздражение: по их мнению, она была такой же, как они, а некоторым из них даже уступала по происхождению. Чтобы как-то унизить, заклеймить девушку, осадить её гордыню, люди стали называть её не иначе, как «дочерью раба». Но к их вящей досаде, Ану-син не подавала виду, что обижается, и, казалось, унизительное прозвище отскакивало от неё как горох от стенки. Только Баштум знала, как сильно девушка переживает из-за своего «низкого» происхождения. И, вспоминая тот день, когда тамкары привезли в её дом загадочную женщину по имени Деркето, маленькая женщина мучила себя вопросом: может, ей стоило бы рассказать Ану-син правду о её рождении?

В то время, как Баштум с нетерпением ждала Дня невесты, приняв предложение хазанну Техиба как единственно верное, Ану-син готовилась к побегу. Мысль о том, что в День невесты её будут осматривать и оценивать, как скотину на торгах, возмущала девушку, вызывала в её душе настоящую бурю гнева. «Бежать отсюда! Немедленно бежать!» Но до окончания срока кабалы оставалось ещё почти три месяца, и Ану-син, помня о том, как мать попала в беду после её предыдущего побега, должна была позаботиться о том, чтобы этого больше не случилось.

В ту ночь снова пошёл дождь. Тучи обложили всё небо, и ударил такой гром, что земля задрожала вокруг. Промчался ветер, и вдруг наступила необычная тишина. А затем обрушился ливень. Ану-син казалось, что с расколовшегося неба хлынуло неудержимое половодье. В сумраке было видно, как потоки воды, вздымая седую пену, бешено ринулись по «чёрному» двору к дороге. Молния поминутно освещала всё алу, притихшее, затаившееся в страхе перед могучей стихией; гром грохотал над землёй с неслыханной силой.

Ану-син выглянула из своей каморки: подворье было безлюдным — семейство Залилума вместе со слугами сидело дома, боясь высунуться наружу. Более подходящего случая для того, что она задумала, не дождаться! Схватив заранее приготовленный мешок, девушка помчалась под дождевыми струями через весь двор к длинному узкому строению — амбару.

Амбар был сокровищницей каждой зажиточной аккадской семьи. В нём были собраны все запасы, которые землевладельцы получали от своих батраков, вся подать, которую они собирали зерном, маслом, вином. Внутри амбар был разделён на несколько помещений — кладовых, уходивших глубоко под землю. Там всегда было прохладно, продукты не портились. В нём не было ни окон, ни дверей, и попасть в амбар можно было только через небольшую дыру в крыше, которую плотно закрывали крышкой. К стене приставляли лестницу, а на ночь её убирали, и, таким образом, доступ в «дом плодов» становился невозможен.

Но Ану-син интересовали вовсе не запасы семьи Залилума. Она знала, что там, в амбаре, на втором этаже, была ещё одна кладовая, где хранились очень ценные вещи — глиняные таблички. Их было опасно держать внизу, где сырость сохранялась и зимой и летом. Таблички могли размокнуть, и тогда всё написанное на них оказалось бы смазанным, исчезли бы все обязательства, все подписи. По такой — лишённой «лица» — расписке уже ничего не возьмёшь ни с должника, ни с арендатора.

Приставив лестницу к стене амбара, Ану-син ловко, как кошка, взобралась по ней наверх; ей удалось приподнять крышку и пролезть в образовавшееся отверстие; затем она спрыгнула на пол, нащупала и зажгла лампаду, огляделась.

Ану-син в первый раз попала в кладовую, хотя часто, наблюдая за тем, как сюда проникают по велению Залилума слуги, представляла себя на их месте. Она увидела полки, где были расставлены большие глиняные кувшины и плетёные корзины. Девушка сняла одну корзину, заглянула внутрь и, вытащив из неё лежавшую сверху табличку, вгляделась в клинописные знаки. Прочитав текст, она поняла, что в этой корзине лежат договоры на аренду земли. Она же искала расписки должников и кабальные сделки. В памяти Ану-син снова всплыл давний разговор с Баштум — в тот день, когда её, десятилетнюю, забрали в кабалу:

«— …А что сделают с расписками, которые вы с отцом давали Залилуму, когда брали у него зерно и масло? Ведь их тоже писали на таких табличках?

— Эти таблички разобьют, когда ты будешь свободна…»

Ану-син стала снимать на пол корзины и кувшины, пока наконец не нашла то, за чем забралась в амбар. Вот таблички, в которых упоминаются имена Сима и Баштум, а вот и кабальная сделка, в тексте которой написано её, Ану-син, имя. Таблички она, как и задумала, уничтожит. А что делать, если Залилум решит восстановить текст сделки, обратившись за помощью к тем свидетелям, чьи печати закрепили предыдущий договор? Ану-син поднесла табличку к огню лампады, внимательно вгляделась в печати. Четыре свидетеля. Хасиру, батрак Залилума: так гнул спину на своего «благодетеля», что надорвался и ушёл в иной мир два года назад. Угдимша: умер, подавившись финиковой косточкой, вскоре после заключения кабальной сделки. Думанум, ремесленник: до наступления Великого Зноя отправился в Ур искать лучшей доли. И четвёртый — Синидин, сборщик податей: умер от голода во время засухи… Вспомнив поимённо каждого из четверых свидетелей, Ану-син облегчённо выдохнула. Поистине, Судьба благоволила к ней…