И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona"
— Почему должно?
— Просто должно. И все, — резко ответил Олег.
Радим проглотил следующий вопрос — не ожидал от хванца такого отпора. Помолчал, а потом спросил то, что мучило несколько дней:
— Ты от всех болезней так тяжело оправляешься?
Олег посмотрел на него устало и ничего не ответил.
— Раны-то не слишком страшные были, а все одно гноились нехорошо… — продолжал Радим.
— Тебе зачем? Поправился и поправился, — откликнулся хванец.
— Затем, что нужно знать, чего дальше ждать. Я не для того тебя выхаживал, чтобы ты от простуды какой зачах, — начал злиться Радим.
— Не зачахну, — едва слышно откликнулся Олег.
— И еду ты не принимал первые дни… — продолжил Радим, и вдруг его озарило: — Это же не от ран! Они что-то сделали с тобой?
Олег вздрогнул и чуть отодвинулся, точно ждал, что Радим на него накинется и начнет правду выколачивать. Хотя воевода уже и к этому готов был. Злило его упрямство мальчишки неимоверно.
— Что это за обряд?
— Не нужно это тебе, воевода!
Опять «воевода». Словно отгородился.
— Это мне решать, нужно или нет, — хмуро ответил Радим.
Хванец промолчал.
— Добром не ответишь? — прищурился Радим.
— И не добром тоже не отвечу, — вскинул подбородок мальчишка.
— За борт бы тебя выкинуть, — сердито проговорил Радим, вспоминая слова матери, что на его упрямство однажды другое упрямство найдется. Вот, видно, и нашлось.
— Сейчас выкинешь или до утра подождешь? — раздалось в ответ.
Радим только головой покачал и сделал большой глоток из фляги, пообещав себе вернуться к разговору позже.
Получилось вернуться только через год. Все не до того было. Да и не хотелось Олега лишний раз мучить. Но после недели безнадежных поисков Всемилы Радим не выдержал. Едва сойдя на берег после еще одного дня в море, он догнал побратима почти у самых городских ворот и, схватив за плечо, развернул к себе. Нутром чуял, что просто так ответа не получит, но все-таки спросил:
— Что за обряд у кваров?
Олег дернулся, попытался отступить. Да куда там, когда стена позади, а рука на плече, точно клещи?
— Не нужно это тебе, Радим.
— Отвечай! — рявкнул воевода, не помня себя.
— Радим! Послушай… — Олег старался говорить спокойно, но Радимир уже понял, что тот не собирается отвечать. Сейчас снова словами запутает, а ничего не скажет. Это он умеет.
— Отвечай! — пальцы до боли впились в кольчугу на мальчишеском плече, когда воевода толкнул побратима в бревенчатую стену.
— С ней этого не сделают!
— Почем знаешь?!
— Просто поверь!
И вырвалось тогда злое, бессильное:
— Ты ведь только рад, что она пропала! Ты же ее всегда ненавидел! Как они все!
А в глазах напротив усталость и боль. Такая же, как у него самого. И в ответ тихое:
— Ты устал, воевода. Иди спать. Завтра поговорим».
Глава 10
Красивые фразы сплетались в красивые строки,
И сладко дрожало в груди от предчувствия счастья.
Придуманный мир не казался чужим и жестоким,
Он принял тебя, закружил и признал своей частью.
Но только летящие стрелы красивы лишь в фильмах,
В которых герой обречен на победу над смертью.
А в жизни так страшно! И люди вокруг не всесильны.
И ты, прижимаясь щекою к израненной тверди,
Неистово шепчешь молитвы за всех за них разом:
Нежданных, любимых, зовущих во снах за собою.
Пока еще можешь, пока еще теплится разум…
Ты веришь, что им суждено разминуться с бедою.
Возвращаясь от Златы, я не сразу поняла, что что-то не в порядке. Я настолько сосредоточилась на своих переживаниях, на нелепом мальчишестве Альгидраса и своем беспокойстве, что только на подходе к дому заметила, как молчалива Добронега. На ее лице не было даже тени привычной улыбки: она сосредоточенно смотрела прямо перед собой, а на приветствия свирцев отвечала коротко, стараясь быстрее покончить с разговорами. Это было настолько непохоже на обычно приветливую Добронегу, что я невольно заразилась ее беспокойством. Что такого случилось в доме Радима? Добронега отлучалась два раза. Один раз с Альгидрасом за ширму, второй — в сени позвать девочку. Но после ее возвращения я не заметила никаких перемен. Впрочем, я была настолько зла на этого мальчишку, что вполне могла что-то пропустить. При всех разговорах Златы и Добронеги я присутствовала, но ничего настораживающего в них не было. Обычные разговоры: немножко о Радиме, немножко о каких-то травах, пара слов об Альгидрасе, который, к слову сказать, будто растворился где-то во дворе Радимира. Во всяком случае, больше я его так и не увидела. И еще Злата упомянула, что приезжает ее отец. Вот, кажется, и все. Что же тогда так встревожило Добронегу? Рана Альгидраса?
— Все в порядке? — спросила я осторожно, когда Добронега, споткнувшись, едва не выронила из рук корзинку с какими-то горшками, переданными Златой.
— Да-да! — ответила Добронега, на мой взгляд, слишком поспешно, что заставило меня заволноваться всерьез.
Я так задумалась о причинах столь странных перемен, что едва не вошла следом за Добронегой во двор через переднюю калитку. Чудом успела очнуться и, придумав какой-то предлог, побрела в обход.
Едва я настроилась на серьезный разговор, решив сыграть на том, что волнуюсь, и что Добронега выглядит нездоровой, как мать Радима и в самом деле объявила, что ей нездоровится, и скрылась в своих покоях. Я какое-то время изучала закрывшуюся дверь, а потом вздохнула и опустилась на скамью. Я ужасно устала от этих загадок, необъяснимого поведения окружающих и от своей чужеродности здесь. Мне хотелось домой — туда, где все понятно и привычно, где не нужно притворяться и следить за словами. Прислонившись затылком к стене и чувствуя, как волосы цепляются за шершавое дерево, я в который раз подумала, что вот сейчас закрою глаза, крепко-крепко, а потом открою их дома в своей постели. А это все окажется не более чем реалистичным сном. И я, наверное, никому никогда о нем не расскажу, потому что это только мое. И даже если после всего этого я решусь дописать роман, то увиденное здесь, пожалуй, в него не включу — слишком оно настоящее для простого текста.
Я зажмурилась изо всех сил, стараясь представить свою комнату в мельчайших деталях. Вот сейчас открою глаза и увижу маки на стене, вышитые Ольгой к моему прошлому дню рождения. Эта вышивка была первым, что я видела при пробуждении. Я дернула головой и больно ударилась затылком о стену. Проклятые сверчки! Стрекочут так, что в доме слышно. Ну как тут представишь себя дома под такой концерт?! Я пододвинулась к столу и, склонившись над столешницей, прижалась щекой к гладкому дереву. Я не справлюсь здесь одна. Я не смогу. Ведь обычно в книгах, попадая в иную реальность, человек вдруг становится героической личностью и походя спасает мир от краха. А я? Во мне же не появилось ничего героического! Я все так же до мурашек боюсь насекомых и темноты. И уж, конечно, никаких особых способностей в себе не ощущаю. Я усмехнулась, представив себе, что у меня был бы шанс оказаться каким-нибудь эльфом, ожидавшим своего часа в другом измерении. Или кем в таких случаях оказываются главные герои? Мысль так меня развеселила, что, не удержавшись, я начала смеяться. И только услышав странный всхлип, который уже сложно было замаскировать под смешок, я поняла, что это истерика. Выпрямившись, я принялась размазывать слезы по лицу, глядя на то, как на столешнице разрастается влажное пятно. Мне нужна помощь. Мне просто необходимо с кем-то поговорить. С кем-то здравомыслящим, кто поможет мне лучше понять этот мир, и тогда, возможно, я найду ответ на вопрос: зачем я здесь оказалась. Странно, но вопрос «как?» меня уже не интересовал.
