«Первый». Том 4 (СИ) - Савич Михаил Владимирович
Неожиданно для меня самого, я выпал из реальности, забыв на несколько минут о войне и о победе. Зрелище, открывшееся мне, захватило полностью. На небе в это время была только одна луна, она, казалось, пристально глядела на замок с почти чистого неба, несколько облачков, висевших вдали над горами, только подчёркивали чистоту и ясность небосвода.
Замок чувствовал этот взгляд с небес и стоял чутко и мирно, весь облитый её светом, этим безмятежным и, в то же время, тихо волнующим душу светом. Это мой замок, мне здесь будет хорошо, мне уже здесь хорошо. Снизу вдруг донёсся крик боли и звон оружия, магия красоты покинула меня. Я посмотрел вверх. На флагштоке реял красный флаг с тремя буквами «ПАП», на часах — полтретьего ночи, ещё есть время.
Можно посмаковать этот миг торжества. Сколько раз в своей жизни я ещё смогу добиться такой победы? А может статься, она единственная будет такая полная и решительная. На душе у меня праздник — мне удалось, я смог. Если я это смог сделать сам, в одиночку, то чего я ещё смогу добиться?
А чего я хочу для себя в будущем? Опять отвлёкся, но ведь не было у меня опыта в жизни, когда я таких побед добивался, меня можно простить. Впрочем, себя любимого все и всегда прощают, вне зависимости от того, есть ли для этого основания.
Но пора заканчивать. Смена флага замка — это символ. Стоп. Не ошибаюсь ли я? Замок по договорам станет моим, но тогда красные будут возрождаться в Столице. Или нет? Сначала нужно всё уточнить, таких нюансов я не знаю.
— Алая, я вернулся. Срочный вопрос, я его упустил, ибо до сих пор он не казался важным. Но в свете того, как здесь устроена точка возрождения, важно знать. Что будет, если я сниму флаг красных и подниму свой? Не будут ли красные возрождаться в Столице?
— Нет, Апулей, то есть при обычной привязке их бы туда перебросило, но они здесь применили то, что в других кланах не практикуют — жёсткая привязка к одному месту без всякой возможности перемен. Думаю, что это для того, чтобы сбежать не мог никто. Вот, опять там завыли, новая партия возродилась. Для меня это музыка, жаль, что большинство из них в реал вышли.
— Это точно?
— Я — лидер клана, хорошего клана, и давно.
— Извини за уточнение, но это стратегически важно сейчас. Ладно, я пойду флаг менять.
Вот я снова на вершине донжона. Всё же слегка потряхивает, время есть, нужно ещё раз всё обдумать и не забыть ещё чего-нибудь важного. А, ерунда! Всё равно сейчас голова не работает от возбуждения.
Наконец-то спустил красный флаг и поднял новый. К символике подобного рода я отношусь спокойно и без предвзятости. Флаг или герб должны быть или традиционными, или просто узнаваемыми.
Создание флага нашего клана я поручил Лизке. Эскиз для него, высунув язык, рисовала мелкая, по просьбе сестры. Перенесли его на ткань в столичном ателье, которое чем-то Лизке понравилось, и вот он реет над замком.
— Знамя победы.
Что на нем изображено, не разберёт никто, даже мелкая уже забыла, что рисовала. Но мне это не важно. Когда я беру в руки детский рисунок, во мне что-то такое происходит. Что-то неуловимое, хорошее и правильное. Вот за это я и буду воевать под этим знаменем.
На площадке донжона вдруг стало светло. Передо мной появились полупрозрачная фигура юной красавицы в белой тунике, она подошла ко мне и возложила серебристый венок мне на голову. Раздался звук трубы, и, почти сразу, исчезла во вспышке света Богиня Победы. Победа!!!
Не знаю, как у других, но у меня самое раннее воспоминание из детства — мячик. Красный с жёлтым. На детской площадке в нашем дворе ко мне подошёл бутуз с толстыми щеками, протянул мячик и сказал.
— На.
Наверное, это неправильно, и первыми в памяти должны остаться мать и отец, но их моё сознание воспринимает как некое любящее и постоянно заботящееся обо мне нечто. Собственно, у ребёнка в раннем возрасте весь мир — это облако вокруг, то, до чего он может рукой дотянуться. Родители были моим миром внутренним, а этот мячик и мальчик, который мне его дал, были миром уже внешним.
Так я познакомился с Сергеем. Тогда дружбой наше знакомство было назвать нельзя, просто мы часто играли вместе, но дружба выросла из этого первого воспоминания. Всю жизнь мы жили рядом, в соседних парадных, учились в одном классе и сидели там тоже рядом.
Ссорились, мирились, учились жить. Всегда рядом, даже в летние каникулы мы были или на нашей даче, или на даче деда Сергея в Пупышево. Трудно описать, что я почувствовал, когда его не стало. Это ненужно и неважно сейчас. Важно то, что я сделал после этого, что долго готовил, и что могу мысленно предъявить. Здесь, на вершине донжона.
— В память о тебе, Серёга. От нас обоих — лови, Прохоров Андрей Павлович!!! И это ещё далеко не всё! Жди, будет продолжение!
Глава 17
В роскошной гостиной возле фонтана со скульптурной группой обнажённых нимф, отлитых из чистого золота, на ступеньке сидел почти седой мужчина лет пятидесяти. Мужчина, что называется — в полном расцвете сил. Во всяком случае, многие представители сильного пола в эти годы предпочитают так о себе думать.
Среднего роста, спортивный и подтянутый, но не перекачанный. Холёная внешность, дорогие часы, уверенные манеры и спокойная властность выдавали в нём хозяина дома. Даже совершенно незнакомый человек, если таковой, паче чаяния, смог бы попасть в этот дом, уверенно определил бы, что это не гость и уж тем более не прислуга. Аура силы, денег, могущества незримо, но ощутимо окружала его.
По лицу и слегка заторможенным движениям можно было предположить, что он пьян, но способен держать себя в руках.
Прохоров Андрей Павлович.
Уже много лет назад его девятилетний сын сложил из первых букв его имени нечто вроде анаграммы –
П рохоров
А ндрей
Па влович.
Счастливый ребёнок прибежал с рисунком к отцу. Это листок сейчас, через столько времени, и держал в руках мужчина. Папа и по природе своей, и по жизни сентиментальным не был никогда, даже в детстве. Очень рано он пришёл к выводу, что в жизни можно добиться чего-то только силой и смелостью.
Кровью и потом — своими и чужими, он проложил себе дорогу от обыденности и прозябания к богатству и власти. Но этот листок чем-то задел, зацепил за что-то, что ещё осталось в нем нетронутым где-то в глубине души. Эти каракули сына он сохранил и всегда носил с собой, как некий амулет удачи.
Возможно, дело было в том, что настоящее везение и большие деньги начали идти в руки Андрея Павловича именно в то время, когда после очередной отсидки он решил найти брошенную жену и сына и взял их под опеку.
— Как всё это могло произойти? Где я ошибся? Кто меня предал? Почему я в таком состоянии, ведь пил, в основном, в игре?
Всего час назад всё было великолепно. Победа была в руках, и её уже начали праздновать. Игра приносила большое удовольствие и огромные доходы. В реальной жизни все складывалось ещё лучше. Огромный, широко разветвлённый, бизнес процветал. Этот новогодний праздник должен был стать вершиной всего жизненного пути. Ведь удалось приурочить к этому дню столько важных событий и договориться со всеми, кто занимал значительное место в планах на будущее. Пик карьеры, такие планы на сына, всё получилось, всё удалось. Никто не посмел встать на дороге к славе и власти.
Так было всего час назад. Он уже праздновал победу и даже приложился к рюмке, поданной одним из капитанов армии. Его Красной Армии. В этот момент к нему подошёл, только что вошедший в игру, его бухгалтер и доверенное лицо — Абрамчик.
Уже по выражению его лица Прохоров догадался о катастрофе в реале. Ничего никому не говоря, он вышел из игры. В особняке было тихо. Подозрительно тихо для Нового Года. Никого не встретив, хотя дом должен был быть полон гостей, он вошёл в комнату секьюрити. На огромных экранах были видны все помещения дома и парка. Абсолютно все. Безопасность и стыдливость не уживаются месте — всегда говорил он, когда жена отказывалась раздеваться под прицелом камер наблюдения.
