Майкл Муркок - Драгоценность в черепе
Они въехали в чащу. Копыта козлов шлепали по грязной воде. Земля под пологом леса намокла, и у деревьев образовались лужи. Искать укрытие от непрекращающегося ливня здесь было бесполезно.
Выбрав относительно сухой клочок земли, они остановились на ночлег. Хокмун сначала порывался помочь Оладану развести костер, но потом вынужден был, опершись спиной о ствол дерева, лежать и ждать, обхватив голову руками, пока маленький человек не закончит работу.
Утром они продолжили путь по лесу. Хокмун еле держался в седле, и Оладан вел его козла. Неожиданно они услышали человеческие голоса и, недолго думая, повернули в том направлении.
Это был своего рода караван. Около пятнадцати фургонов с промокшими разноцветными тентами медленно тащились по грязи и лужам. Быки и мулы, выбиваясь из сил, тянули фургоны. Ноги животных скользили в грязи, и мышцы перекатывались под кожей, когда погонщики хлестали их бичами и острыми палками. Фургоны со всех сторон обступали люди: одни толкали их, другие прокручивали колеса. И все же караван еле двигался.
Но не столько это зрелище заставило удивиться друзей, сколько сами люди каравана.
Без преувеличения можно было сказать, что эти люди очень и очень странные. Карлики и лилипуты, гиганты и толстяки, покрытые мехом и совершенно без волос, один мужчина с тремя руками, другой — с одной, двое с копытами на ногах, бородатые дети, гермафродиты, одни — с пятнистой змеиной кожей, другие — с хвостами, уродливыми конечностями и искривленными телами; с лицами без глаз, носов, ртов, горбуны, люди без шеи, с короткими руками и ногами, один даже с пурпурными волосами и рогом во лбу. Все разные, но выражение их глаз было общим. В глазах этих людей читалось тупое отчаяние, когда они, выбиваясь из сил, пытались хоть немного протащить караван по вязкой грязи.
Хокмуну казалось, что он видит обреченных, направляющихся в ад.
Лесные запахи смешивались сейчас с запахами каравана. Здесь был и запах людей, и запах животных, запахи духов и острых специй и, кроме всего, было еще что-то, что заставило Оладана содрогнуться. Хокмун приподнял голову и принюхался, словно насторожившийся зверь. Он, нахмурившись, взглянул на Оладана. Эти странные люди продолжали молча работать и не замечали их. Слышно было поскрипывание фургонных колес, фырканье животных да плеск воды.
Оладан дернул поводья, намереваясь проскочить перед караваном, но Хокмун не последовал его примеру. Он продолжал задумчиво рассматривать таинственную процессию.
— Поехали, — сказал Оладан. — Я чувствую опасность.
— Мы должны узнать, где мы находимся и как долго нам еще тащиться по этой равнине, — хрипло прошептал Хокмун. — Кроме того, у нас почти кончилась провизия…
— Может, мы наткнемся на какую-нибудь дичь в лесу.
Хокмун покачал головой.
— Нет. И потом мне кажется, я знаю, чей это караван.
— Чей же?
— Человека, о котором я много слышал, но никогда не видел. Мой соотечественник и даже — родственник, который покинул Кельн девять веков назад.
— Девять веков? Это невозможно!
— Возможно. Агоносвос бессмертен, или почти бессмертен. Если это он, он поможет нам. Я как-никак все еще являюсь законным правителем Кельна.
— Ты думаешь, по прошествии девяти веков он сохранил верность Кельну?
— Посмотрим.
Они направились к голове каравана, туда, где, покачиваясь, катился высокий фургон с тентом из золотистого шелка. На передке фургона, укрывшись от дождя, в богатой медвежьей шубе сидел человек. Простой черный шлем закрывал его голову, оставляя открытым лишь глаза. Завидев Хокмуна, человек зашевелился и издал слабый глухой звук.
— Господин Агоносвос, — произнес Хокмун. — Я — герцог Кельнский, последний потомок династии, начавшей править тысячу лет назад.
— А, Хокмун. Без земель сейчас, да? Гранбретания захватила Кельн, не так ли? — сказал человек.
— Да…
— Итак, мы оба изгнанники. Я — по воле твоих предков, ты — по воле завоевателей.
— Ну, как бы то ни было, я все еще герцог Кельнский и поэтому твой господин. — Хокмун не отрываясь смотрел на Агоносвоса.
— Господин — так, кажется, ты сказал? Власть в лице герцога Дитриха отвергла меня, выслав на дикие земли. Я больше не признаю власти Кельна.
— Но вы же знаете, что ни один кельнец не смеет отказать воле своего герцога.
— Не смеет, говоришь? — Агоносвос тихо засмеялся. — Не смеет?
Хокмун собрался было повернуть прочь, но Агоносвос, подняв худую, с длинными тонкими пальцами руку, остановил его.
— Остановись. Я обидел тебя и хочу загладить свою вину. Чем я могу помочь тебе?
— Ты признаешь меня своим господином?
— Я признаю только, что был невежлив. Ты, кажется, устал. Я, пожалуй, остановлю свой караван. Кто твой слуга?
— Это не слуга. Оладан — мой друг.
— Друг? Он же не человек. Ну ладно, пусть присоединяется к нам.
Агоносвос высунулся из фургона и слабым голосом дал своим людям команду остановиться. Они сразу же перестали работать и теперь неподвижно стояли, опустив руки. В глазах их было все то же тупое отчаяние.
— Как тебе моя коллекция? — спросил Агоносвос Хокмуна, когда герцог и Оладан спешились и залезли в темный фургон. — Они когда-то забавляли меня, но сейчас наскучили и поэтому должны работать, чтобы оправдывать свое существование. У меня есть, по крайней мере, по одному экземпляру каждого типа. — Он взглянул на Оладана. — Включая твой. Некоторых я сам вывел путем скрещивания.
Оладан беспокойно заерзал на месте. В фургоне казалось неестественно тепло, но не было видно ни печки, ни плиты, ни какого-либо иного нагревательного аппарата. Агоносвос налил им вина из голубой тыквенной бутылки. Вино было такого же цвета. Древний изгнанник оставался в шлеме, и его черные насмешливые глаза с интересом рассматривали Хокмуна.
Хокмун всячески старался не показывать вида, что жестоко страдает от боли, но Агоносвос сразу все понял.
— Выпей. И ты почувствуешь себя лучше, — сказал он, протягивая Хокмуну кубок с вином.
Вино, действительно, благотворно подействовало на герцога, и боль вскоре совсем прошла. Агоносвос спросил, что привело его в эти края, и Хокмун рассказал ему большую часть своей истории.
— Так, — сказал Агоносвос, — и ты хочешь моей помощи, да? Хорошо, я подумаю. Сейчас отдыхайте. А завтра мы поговорим об этом.
Хокмун и Оладан уснули не сразу. Они еще долго сидели, укутавшись в меха, что дал им Агоносвос, и обсуждали этого странного колдуна.
— Он немного напоминает тех лордов Темной Империи, о которых ты рассказывал мне, — сказал Оладан. — Мне кажется, он хочет нам зла. Возможно, он желает отомстить тебе за то зло, что причинили ему твои предки, а возможно — хочет получить новый экземпляр для своей коллекции. Оладан даже задрожал.
— Да… — задумчиво сказал Хокмун. — Но было бы неразумно сердить его без причины. Он может быть нам полезен. А сейчас давай спать.
— Ладно. Только ты постарайся крепко не засыпать, — предупредил его Оладан.
Но Хокмун спал крепко и, проснувшись, обнаружил, что лежит связанный по рукам и ногам толстыми кожаными ремнями. Он попытался вырваться, но тщетно. Из-под шлема, закрывающего лицо его бессмертного родственника, донесся тихий смех.
— Ты узнал меня, последний из рода Хокмунов, но ты ничего не знаешь обо мне. Ты не знаешь о тех годах, что я провел в Лондре, обучая лордов Гранбретании премудростям волшебства. Мы давно уже заключили союз: Темная Империя и я. Когда я последний раз видел барона Мелиадуса, он много рассказывал о тебе. Теперь я получу от него все, что пожелаю.
— Где мой друг?
— Этот мохнатый? Умчался в лес, лишь только заслышал наши шаги. Они все такие — эти полулюди-полузвери — трусливые и малодушные создания.
— Значит, ты намерен доставить меня к барону?
— Ты же слышал. Именно это я и собираюсь сделать. Я оставлю ненадолго этот неповоротливый караван, пусть ползет пока без меня. А мы отправимся вперед на более быстрых скакунах. Я храню их ради таких случаев. Я уже послал человека с вестью к барону. Так что… Эй, вы! Несите его.
По команде Агоносвоса два лилипута схватили Хокмуна и вытащили из фургона.
Дождь все еще моросил. Хокмун увидел двух величественных лошадей голубого цвета, с умными глазами и мощными конечностями. Подобной красоты ему еще видеть не приходилось.
— Я сам вывел эту породу, — сказал Агоносвос, — но сделал это, как видишь, не ради забавы. Скоро мы будем в Лондре.
Он снова засмеялся. Хокмуна закинули в седло и крепко привязали к стременам.
Агоносвос залез на вторую лошадь и, взяв поводья лошади Хокмуна, помчался вперед. Хокмун был не на шутку встревожен. Лошадь бежала легко и почти так же быстро, как летел фламинго. Но если птица несла его к спасению, то лошадь — наоборот, к роковому концу. С ужасом Хокмун решил, что участь его решена.
