Ольга Зима - О чем поет вереск (СИ)
Только что они стояли за границей дуэльной площадки, а через мгновение два волчьих тела сплелись в клубок, перекатились по к одному краю, к другому… Восточник старался разорвать хват короля и подмять его под себя. Если бы Мидир не знал, что тот очень молод, понял бы сейчас. Мазнул лапой по шее, порвал ухо, пытаясь донести мысль, насколько несопоставимы силы. Забава начала немного надоедать Мидиру.
Кроук ударил в бок задними лапами, стараясь оцарапать сквозь густой мех. Волчий король посмеялся бы, если бы мог. Перехватил восточника за шкирку и бросил с маху на землю. Оглушенный Кроук на удивление бодро отполз. Ощерился бездумно, совсем по-звериному.
Мидир зарычал. Кому-то явно плечо мало прижигали в детстве! И разума в волчьей ипостаси не прибавилось.
Кроук присел на передние лапы и кинулся вновь. Король принял плечом и перекинул через себя. Типичный прием для тех, кто плохо себя контролирует. Обмани зверя — обойди ши. Нет, Мидир тоже был сейчас зверем, но его внутренний волк очень хорошо подчинялся командам, не затмевая восприятие ши, а расцвечивая его и усиливая.
Волчий король рванулся вперед, извернулся посреди движения и сбил Кроука с лап, подцепив его носом под брюхо. Клыки Мидира потрепали холку, а когти рванули бок завизжавшего восточника. Визг превратился в полное раскаяния поскуливание, и Мидир разжал челюсти, одобряя инстинкты восточника: быстро сдался, оценил силы, молодец. Хотя бы его волку, если не самому Кроуку, хватает разума беречь свою жизнь!
Мидир припомнил захват на запястье Этайн и очень захотел прокусить шею, но все же отпустил волка, оттолкнул от себя лапой — Джаред просил представления.
Восточник приподнялся, припадая на все лапы, отступил, хромая. Мидир едва успел заинтересоваться — лапы-то он не трогал! — Кроук снова упрямо бросился вперед. Это уже стало похоже на развлечение. Мидир, краем сознания держа в голове «не убивать», но и не собираясь затягивать, ухватил по-настоящему: всеми зубами, крепко сомкнув челюсти. С наслаждением рванул плечо. Хрустнула кость, и боль вытолкнула Кроука из волчьей шкуры. Он упал на колено, зажимая руку. Из-под пальцев хлестала кровь.
Мидир встряхнулся, возвращаясь в облик ши и восстанавливая порядок своего платья.
— Кто-нибудь еще сомневается в моем праве владеть этой женщиной? — обвел он взглядом подданных.
Королевские волки прижали к сердцу сжатый кулак правой руки, прочие молча преклонили колено. Мэллин лениво хлопнул в ладоши и показательно зевнул, провожая взглядом Кроука, которого поддерживал, что-то негромко и назидательно проговаривая, Алан.
— Великолепно, мой король, — прозвучал голос Джареда. — Битв не было давно, а наглядный пример весьма поучителен, — и отпустил локоть Этайн, рвавшейся к Мидиру.
— Я… прости-прости! — она смотрела тревожно. — Ты цел, любовь моя?
— Ни царапины, хотя мне уже жаль. Скучно драться со столь слабым противником.
— Позовите психованного грифона, мой король. Только с ним вы и веселитесь, — доложил советник стрельчатому узорному потолку, пока Этайн торопливо оглядывала Мидира, не веря словам. — Ворота помяты с прошлого визита. Их не смогла выправить даже магия.
Мидир досадливо рыкнул — про грифона Джаред мог бы и не напоминать! Этайн приняла недовольство на свой счет, шепнула покаянно:
— Я… только хотела поближе рассмотреть птиц, а он…
— Я не собирался винить тебя! Но если ты вздумаешь расплакаться, я догоню его и четвертую, — в ответ на его слова Этайн, быстро вытерев слезы, отчаянно замотала головой. — Твоя красота сводит с ума, в этом нет вины обладательницы, — подхватил Мидир ее правую руку, поцеловал, воздавая почести как королеве.
И повел Этайн на ужин.
Она посветлела, успокоилась, шла, раздаривая улыбки волкам, находя для каждого доброе слово, когда-то успев запомнить все имена. Особо тепло поприветствовала Вогана, вновь размурлыкавшегося подле нее.
Но почти ничего не ела ни в трапезной, ни в уютном небольшом зале, где их стоя ждали Алан, Джаред и крутящийся юлой Мэллин.
Семейный вечер проходил на удивление тихо.
Благодарю, мой король, что не убили Кроука, — глядя на Этайн, молвил советник. — Я уже сложил петицию на случай его кончины и приложил мыслеобразы его проступков. Честь королевы и ваша репутация только бы выиграли. Боюсь только, его папаша того и ждет.
— Алан, — осенило Мидира. — Ты мог все решить один. Почему не разобрался сам?
— Я говорил с ним после тренировочных боев, потом сегодня утром. И все без особого толка. Этот высокомерный осе… наследник надоел мне, — медленно отозвался Алан. — Кроук из тех щенков, что разумеют, лишь когда их тычет в лужу хозяин.
Джаред не изменился в лице, но Мидиру показалось, он видит одобрение в прищуре глаз.
— Я проводил Кроука до лекарей, не желая осложнений. Радовать упомянутого папашу преждевременно. Магию наследник истратил подчистую, стирая ожог и даже след от него, чтобы не мешал красоваться перед волчицами, — усмехнулся Алан. — Теперь, вы не поверите, он вами восхищается. Всю дорогу мне твердил, какой у нас прекрасный владыка. Нашу королеву обещал обходить за лигу. Она невероятно красива, и это не только внешность.
— Смертоносно красива, я бы сказал, — добавил советник.
— Тем более ты должен быть доволен, что Кроук жив! — не удержался Мидир. — Даже не знаю, что меня остановило.
— Печально, если это были не мои увещевания, а желание не огорчать Этайн. Она прекрасна, да, — бросил взгляд на нее Джаред. — Если вы ждете от меня подтверждения.
— Мне нравится смотреть на каждое ее движение.
— Потому что оно красиво или…
— Договаривай, Джаред.
— Или потому что это движение — ее?
— Джар-р-ред, — предупреждающе рыкнул Мидир.
— Любовь — странная штука, братец, — съехидничал Мэллин, без спросу зайдя в мысленный разговор. — Недаром о ней так много рассуждал Мэрвин. Не слишком понятно, кто у кого в плену. А у вереска очень жесткие корни!
— Моя королева, вы плохо едите. Как прошел ваш день? — спросил советник, и Этайн, попросив взглядом разрешение у Мидира, принялась с жаром рассказывать о Северном море.
Волчий король порадовался деликатности Джареда. Воистину, четверо волков, которые вот уже полчаса хранят гробовое молчание внешне, но переговариваются мысленно о ее персоне, не самая лучшая компания для его королевы.
Мэллин тем временем подхватил кларсах[1], тронул струны: «Обманом полон взор, но я и сам обманываться рад…» — и тут же смолк под взглядом Мидира.
— Уж не Золотая ли это арфа с ее тремя мелодиями? — поддразнила Этайн.
— Что известно тебе о ней, человечка? — с вызовом спросил Мэллин.
Мидир насторожился. Уж больно не хотелось портить этот чудесный день братскими разборками.
Этайн, однако, и не думала обижаться. Вымолвила обрадованно:
— Первая мелодия — светлая грусть. Вторая наполняет душу покоем или вызывает целительный сон. Третья дарит веру, надежду и любовь! Какую из них споешь ты, брат моего мужа?
— Третью, разумеется. Ты же в Грезе, человечка. Чего еще ждать от нее, как не истинной любви? — Мэллин с вызовом глянул на Мидира. — Правда, говорят, и в яблоневый сад нужно приходить со своими яблоками! — фыркнул он.
Гибкие пальцы брата привычно прошлись по струнам, и грустная мелодия наполнила зал. О прекрасной и обреченной любви, что случается раз в тысячу лет. Этайн замерла, внимая балладе.
— Ты позабудешь с ней свои печали, — звенел высокий, чистый голос Мэллина. — Любви так соблазнителен дурман! Всё очень верным кажется вначале…
— Мэллин! — предостерег Джаред, и тот спешно отложил кларсах за спину.
— …но неизбежно вскроется обман, — глухо закончил Мидир.
Только судорога, что свела руку, помешала дотянуться до брата.
Полузабытые слова прозвучали громом среди ясного неба. А упавшая после них тишина — затишьем перед грозой.
— Этайн… — вырвалось и вовсе неожиданно.
Боль задавила виски предчувствием неизбежных бед и потерь.
Мидир не понял, не заметил, как Джаред в очередной раз вытащил сопротивляющегося Мэллина из залы, как сзади подошла Этайн. Лишь почувствовал, как она прижалась, обняла руками, обожгла шею горячим дыханием, утишила боль неподдельным сочувствием.
— Я слышала эту балладу. Бог никак не мог соблазнить земную жену и прикинулся её мужем… Друиды сказали: взамен он оставит то, чего у себя не ведает. И бог отдал этой женщине своё сердце. Не думала, что баллада взволнует тебя. Разве кто-то хочет похитить меня? Разве ты отдашь меня?
