Кристофер Паолини - Наследие

Пока он ей все это рассказывал, Сапфира и Фирнен начали кружить, очень быстро подергивая кончиками хвостов. У обоих пасти были слегка приоткрыты, белые длинные клыки обнажены, и оба тяжело дышали, издавая низкие ворчливые с повизгиванием звуки, каких Эрагон еще никогда прежде не слышал. Это было более всего похоже на начинающуюся драку, что несколько его встревожило, но чувства, которые испытывала Сапфира, отнюдь не имели отношения ни к гневу, ни к страху. Это было совсем иное чувство…

«Я хочу испытать его», — заявила ему Сапфира и шлепнула хвостом по земле, заставив Фирнена остановиться.

«Испытать? Но как? Зачем?»

«Чтобы выяснить, есть ли у него железо в костях и огонь внутри! Чтобы узнать, подойдет ли он мне!»

«Ты уверена?» — спросил Эрагон, уже догадываясь, к чему она клонит.

Сапфира снова стеганула хвостом по земле, и он почувствовал ее решимость и силу ее желания.

«Я все о нем знаю — все, кроме этого. И потом, — она изобразила нечто вроде веселой усмешки, — драконы ведь не на всю жизнь браки заключают!»

«Ну, хорошо… Но будь осторожна».

Он едва успел договорить, когда Сапфира ринулась вперед и укусила Фирнена за левый бок — да так, что потекла кровь. Фирнен оскалился, отскочил назад и зарычал. Казалось, он не чувствует в себе должной уверенности.

«Сапфира!» — И Эрагон, страшно огорченный, повернулся к Арье, собираясь извиниться.

Но Арья огорченной вовсе не казалась. А Фирнену, как и Эрагону, она мысленно сказала:

«Если ты хочешь, чтобы она тебя уважала, ты должен в ответ тоже ее укусить».

И она, приподняв бровь, насмешливо посмотрела на Эрагона. Он ответил ей осторожной улыбкой, поняв, в чем дело.

Фирнен оглянулся на Арью, явно колеблясь, и снова отпрыгнул, ибо Сапфира в очередной раз больно его цапнула. А потом он вдруг взревел, расправил крылья, словно желая казаться больше, и, бросившись на Сапфиру, тоже укусил ее за заднюю лапу, пронзив зубами чешуйчатую шкуру.

Разумеется, для Сапфиры такой укус — сущий пустяк.

И оба дракона вновь принялись кружить, рыча и подвывая все громче и громче. Затем Фирнен снова прыгнул и прижал шею Сапфиры к земле. Он некоторое время подержал ее в таком положении, игриво покусывая за затылок, а потом Сапфира вырвалась, хотя сопротивлялась она отнюдь не так яростно, как можно было бы ожидать. И Эрагон догадывался, что она сама позволила Фирнену поймать ее, поскольку в обычной ситуации даже Торн вряд ли сумел бы это сделать.

— Как-то странно эти драконы ухаживают друг за другом, — заметил Эрагон. — Нежности у них маловато.

— А ты бы хотел, чтобы они нашептывали друг другу на ушко стихи и целовались?

— Да нет…

Одним движением Сапфира отшвырнула от себя Фирнена и слегка попятилась. Потом взревела и стала скрести землю когтями передних лап, и тогда Фирнен, подняв голову к небесам, выпустил из пасти трепещущий язык зеленого огня в два раза длиннее его собственного тела.

— Ого! — воскликнула Арья с явным удовлетворением.

— Что?

— Да он же впервые выдохнул пламя!

Сапфира тоже выдохнула длинную ленту огня — Эрагон чувствовал его жар даже на расстоянии пятидесяти футов, — а затем подпрыгнула и взвилась в небо, стрелой поднимаясь все выше и выше. Фирнен последовал за ней.

Эрагон стоял рядом с Арьей и смотрел, как два сверкающих дракона взмывают в небеса, описывая спирали и выпуская из пасти языки пламени. Это было впечатляющее зрелище: дикое, прекрасное, немного пугающее. Эрагон наконец понял, что стал свидетелем древнего естественного ритуала, одного из тех, которые подсказывает сама природа, без которого земля опустела бы и умерла.

Его мысленная связь с Сапфирой стала совсем слабой, поскольку расстояние между ними все увеличивалось, но он по-прежнему чувствовал жар ее страсти, который заслонял все прочие ее мысли. Ею руководила теперь лишь та инстинктивная потребность, которой подвластны все живые существа, даже эльфы.

Драконы вскоре превратились в две сверкающие звездочки, вращавшиеся друг вокруг друга в безбрежном просторе небес. Но хоть они и были очень далеко, Эрагон все еще воспринимал отдельные мысли и ощущения Сапфиры. Несмотря на то что Элдунари не раз делились с ним своими любовными воспоминаниями, он не сумел все же скрыть смущения: щеки у него разгорелись, кончики ушей стали багровыми, а на Арью он и вовсе смотреть не мог.

Она тоже, по всей видимости, находилась под воздействием тех чувств, которыми были охвачены драконы, хотя и реагировала на это иначе. Она смотрела вслед Сапфире и Фирнену со слабой улыбкой, и глаза ее сияли ярче, чем обычно, словно это зрелище наполняло ее гордостью и счастьем.

Эрагон вздохнул, присел на корточки и принялся рисовать что-то на земле стебельком травы.

— Ну, много времени это не заняло, — сказал он.

— Нет, не заняло, — эхом откликнулась Арья.

Он продолжал рисовать, а она по-прежнему стояла возле него, и оба молчали. И вокруг тоже стояла полная тишина, если не считать легкого шелеста ветерка.

Наконец Эрагон осмелился поднять на Арью глаза, и она показалась ему еще красивей, чем прежде. Но он сейчас видел в ней не только прекрасную женщину, но и надежного друга и союзника, который спас его от Дурзы, сражался с ним бок о бок в бесчисленных битвах, вместе с ним терпел страшные пытки в тюрьме Драс-Леоны, сразил копьем Даутхдаэрт огромного черного дракона Шрюкна.

Он как-то сразу вспомнил все, что Арья рассказывала ему о своем детстве и юности в Эллесмере, о сложных взаимоотношениях с матерью и о тех причинах, которые заставили ее покинуть Дю Вельденварден и стать послом эльфов. Он вспомнил о той боли и обидах, которые ей пришлось терпеть — отчасти по вине ее матери, а отчасти в связи с тем, что она оказалась как бы в изоляции среди людей и гномов. Вспомнил о вечном ее одиночестве, которое стало еще мучительней с тех пор, как она потеряла Фаолина, а потом угодила в лапы к Дурзе, который пытал ее в темницах Гилида.

Все это как-то сразу пришло ему в голову, бередя душу, и он испытал глубокое чувство единства с Арьей и глубокую печаль, связанную со скорым расставанием. Внезапно ему страстно захотелось запечатлеть ее такой, какой видит в эти мгновения.

И пока Арья задумчиво смотрела в небо, Эрагон отыскал подходящий камень — похоже, это был обломок слюдяного пласта, торчавший из земли, — и, стараясь как можно меньше шуметь, пальцами выкопал камень из земли и старательно его обтер.

Несколько мгновений потребовалось ему, чтобы вспомнить те заклинания, которыми он уже однажды пользовался, и приспособить их для извлечения из земли нужных ему красок. Почти одними губами он произнес нужные слова, составляя заклятие.