Раймонд Фейст - Хозяйка Империи

— Госпожа моя, — снова выговорил Люджан, но Мара пришла ему на выручку:

— Господин мой, вместе с этими землями я передаю тебе пять сотен воинов. В их число войдут прежде всего те, кто присягнул на верность твоему союзу в отряде серых воинов. Остальных ты выберешь сам — из тех, кто изъявит желание служить в гарнизоне, уже размещенном в Сулан-Ку.

К Люджану мало-помалу возвращался дар речи. Он даже улыбнулся:

— Силы небесные, что будет, когда об этом услышат воины! Ведь они начинали с того, что воровали скот, чтобы прокормиться, а теперь станут офицерами моей династии! — Он усмехнулся, пожал плечами и едва не расхохотался, что было бы нарушением всяческих приличий, однако Мара успела его остановить, коснувшись третьего свитка.

— Тебе предлагается почетный пост в клане Хадама, если это совпадает с твоими желаниями, — закончила она. — Если бы Кейок дожил до этого дня, он бы сказал, что ты хорошо усвоил все уроки. После моего брата, Ланокоты, его любимым сыном был Папевайо. Ты стал ему младшим сыном… и теперь можно сказать, что он мог бы гордиться тобой больше, чем кем бы то ни было другим.

От этих воспоминаний Люджан ощутил горечь утраты. Старик всегда судил по справедливости; он первым заметил и признал в новобранце способности полководца. Словно салютуя своему бывшему командиру, Люджан, преисполненный ликования, дотронулся свитками до лба.

— Ты слишком великодушна, — прошептал он Маре. — В Империи немало таких, кто промышляет кражей скота; если каждый из них поймет, что ему открыты такие высоты, ты станешь владычицей хаоса. — Тут он поклонился и заговорил со всей серьезностью:

— В моем сердце ты навсегда останешься повелительницей, госпожа Мара. Династию Люджана будут представлять серый и зеленый цвета: серый — это символ моего происхождения, а зеленый — знак моего служения дому Акомы, которое подняло меня к этой вершине чести.

— Цветами дома Люджана объявляются серый и зеленый! — во всеуслышание возвестил имперский глашатай.

Мару порадовало благодарное признание Люджана.

— А теперь ступай! — шепнула она своему доблестному офицеру. — Сдержи обещание, за исполнением которого я взялась проследить, когда мы были в Чаккахе. Выбери себе достойную жену, произведи на свет наследников и доживи до почтенной старости!

Люджан молодцевато отдал честь, развернулся на каблуках и, чеканя шаг, как равный прошел сквозь ряды собравшихся. Глядя ему вослед. Имперский Белый по правую руку от Императора пробормотал:

— Сейчас на радостях напьется до потери сознания.

Джастин поднял голову и заглянул в знакомое лицо Аракаси:

— Не ворчи. Настанет и твой черед.

Мастер тайного знания Акомы бросил на юного хозяина вопрошающий взгляд, но Джастин не снизошел до объяснений. Он смотрел перед собой, держась прямо и неподвижно. Не все императорские милости, даруемые в этот день, обещали быть одинаково приятными. По кивку императора глашатай выкрикнул имя Хокану Шиндзаваи.

Многие из присутствующих властителей тайно переглянулись, стараясь не выдать свою зависть. Властительница Мара обязалась справедливо вершить регентские обязанности, однако сейчас сама собой напрашивалась мысль, что она не упустит случая назначить своего мужа на какой-нибудь особенно высокий пост.

Между тем лицо Хокану оставалось непроницаемым как скала; оно не выражало ни радости, ни досады. Спокойствие не оставило Хокану и тогда, когда он согнулся в поклоне перед Светом Небес.

Он присягнул на верность Джастину, однако при этом его взгляд был неотрывно устремлен на госпожу Мару. Ей, похоже, пришлось не по нраву такое преувеличенное внимание мужа. Строгая и сосредоточенная, она бесстрастно смотрела перед собой, пока Его Величество Император провозглашал свои решения.

— Да будет ведомо всем: ваш Император вершит дела во благо Империи, как велит ему долг. Вчера во время торжественной церемонии в храме Джурана было объявлено, что малолетняя Касума волею своего отца становится наследницей мантии Акомы. — Джастин перевел дыхание и с несвойственной его возрасту твердостью продолжал:

— Поэтому мы не оставили без внимания дом Шиндзаваи, лишившийся наследника. Госпожа Мара, которую жрецы Хантукамы объявили бесплодной, подала прошение о разводе. — Опустив глаза, Джастин смущенно разглядывал собственные сандалии. — Свет Небес, руководствуясь мыслями о Благе Империи, решил удовлетворить это прошение.

По переполненному залу пронесся ропот.

Хокану ничем не выдал своего потрясения. Лишь в его взгляде, обращенном на Мару, читался молчаливый крик, исполненный муки.

Прикрывшись рукавом, Джастин издал какой-то звук, похожий на всхлип.

— Род Шиндзаваи слишком могуществен и важен для Империи, чтобы мы могли позволить ему стать предметом внутренних раздоров из-за отсутствия наследника. Посему Император повелевает, чтобы властитель Хокану нашел себе невесту и вступил в повторный брак с целью продолжения рода.

Мара спустилась с возвышения, держа в руке свидетельства о разводе, скрепленные императорской печатью. Среди тягостного безмолвия кое-где раздавались вздохи: ее любовь к Хокану ни для кого не была тайной. Даже самые ярые недоброжелатели прикусили языки. Это был бескорыстный и жертвенный поступок, достойный настоящей Слуги Империи.

Бывшие супруги сошлись у подножия пирамиды. Под взорами собравшихся они не могли броситься друг другу в объятия и разрыдаться. Для Мары так было к лучшему. Только родовая гордость не позволила ей пойти на попятную. Больше всего на свете ей хотелось припасть к ногам Хокану и молить его подать встречное прошение — об отмене первого, которое Джастин, обливаясь слезами, подписал рано утром.

Она не намеревалась пускаться в объяснения, но слова вырвались сами собой:

— Я этого не хотела! Боги свидетели, я люблю тебя по-прежнему, но это…

— Ее душили слезы.

— …но это должно было свершиться, — с трудом договорил за нее Хокану. — Все наши силы должны быть посвящены будущему Империи.

Такое ясное осознание высшей необходимости резануло Мару по живому, словно острый меч; оно грозило выбить почву у нее из-под ног. Она все еще прижимала к груди свиток, скрепляющий жестокое решение.

Хокану осторожно взял свиток у нее из рук.

— Ты навек останешься моей госпожой, — прошептал он. — Возможно, другая родит мне сыновей, но сердце мое всегда будет принадлежать тебе.

У него так дрожали руки, что скрепляющие свиток золотые ленты трепетали, словно на ветру, и вспыхивали в свете факелов. Сосредоточенный взгляд Хокану теперь был устремлен за какую-то невидимую черту. Ему вспомнился жрец Хантукамы, который когда-то упрекнул его в чрезмерной любви к жене. Только теперь Хокану открылась бездна этой горькой истины. Еще немного — и он бы не заметил, как его чувства к Маре поставили под угрозу будущее дома Шиндзаваи.