Рэй Брэдбери - О скитаньях вечных и о Земле

– Что ты делал? – спросила она.

– Ничего, – ответил он, стоя спиной к ней. Он снял маску.

– Ружье… я слышала, как ты стрелял. Два раза.

– Охотился, только и всего. Потянет иногда на охоту… Доктор Нлле пришел?

– Нет.

– Постой-ка. – Он противно щелкнул пальцами. – Ну, конечно, теперь я вспомнил. Мы же условились с ним на завтра. Я все перепутал.

Они сели за стол. Она глядела на свою тарелку, но руки ее не прикасались к еде.

– В чем дело? – спросил он, не поднимая глаз, бросая куски мяса в бурлящую лаву.

– Не знаю. Не хочется есть, – сказала она.

– Почему?

– Не знаю, просто не хочется.

В небе родился ветер; солнце садилось. Комната вдруг стала маленькой и холодной.

– Я пытаюсь вспомнить, – произнесла она в тиши комнаты, глянув в золотые глаза своего холодного, безупречно подтянутого мужа.

– Что вспомнить? – Он потягивал вино.

– Песню. Эту красивую, чудесную песню. – Она закрыла глаза и стала напевать, но песня не получилась. – Забыла. А мне почему-то не хочется ее забывать. Хочется помнить ее всегда. – Она плавно повела руками, точно ритм движений мог ей помочь. Потом откинулась в кресле. – Не могу вспомнить.

Она заплакала.

– Почему ты плачешь? – спросил он.

– Не знаю, не знаю, я ничего не могу с собой поделать. Мне грустно, и я не знаю почему, плачу – не знаю почему, но плачу.

Ее ладони стиснули виски, плечи вздрагивали.

– До завтра все пройдет, – сказал он.

Она не глядела на него, глядела только на нагую пустыню и на яркие-яркие звезды, которые высыпали на черном небе, а издали доносился крепнущий голос ветра и холодный плеск воды в длинных каналах. Она закрыла глаза, дрожа всем телом.

– Да, – повторила она, – до завтра все пройдет.

Август 1999

Летняя ночь

Люди стояли кучками в каменных галереях, растворяясь в тени между голубыми холмами. Звезды и лучезарные марсианские луны струили на них мягкий вечерний свет. Позади мраморного амфитеатра, скрытые мраком и далью, раскинулись городки и виллы, серебром отливали недвижные пруды, от горизонта до горизонта блестели каналы. Летний вечер на Марсе, планете безмятежности и умеренности. По зеленой влаге каналов скользили лодки, изящные, как бронзовые цветки. В нескончаемо длинных рядах жилищ, извивающихся по склонам, подобно оцепеневшим змеям, в прохладных ночных постелях лениво перешептывались возлюбленные. Под факелами на аллеях, держа в руках извергающих тончайшую паутину золотых пауков, еще бегали заигравшиеся дети. Тут и там на столах, булькающих серебристой лавой, готовился поздний ужин. В амфитеатрах сотен городов на ночной стороне Марса смуглые марсиане с глазами цвета червонного золота собирались на досуге вокруг эстрад, откуда покорные музыкантам тихие мелодии, подобно аромату цветов, плыли в притихшем воздухе.

На одной эстраде пела женщина.

По рядам слушателей пробежал шелест.

Пение оборвалось. Певица поднесла руку к горлу. Потом кивнула музыкантам, они начали сначала.

Музыканты заиграли, она снова запела; на этот раз публика ахнула, подалась вперед, кто-то вскочил на ноги – на амфитеатр словно пахнуло зимней стужей. Потому что песня, которую пела женщина, была странная, страшная, необычная. Она пыталась остановить слова, срывающиеся с ее губ, но они продолжали звучать:

Идет, блистая красотойТысячезвездной ясной ночиВ соревнованьи света с тьмойИзваяны чело и очи.

Руки певицы метнулись ко рту. Она оцепенела, растерянная.

– Что это за слова? – недоумевали музыканты.

– Что за песня?

– Чей язык?

Когда же они опять принялись дуть в свои золотые трубы, снова родилась эта странная музыка и медленно поплыла над публикой, которая теперь громко разговаривала, поднимаясь со своих мест.

– Что с тобой? – спрашивали друг друга музыканты.

– Что за мелодию ты играл?

– А ты сам что играл?

Женщина расплакалась и убежала с эстрады. Публика покинула амфитеатр. Повсюду, во всех смятенных марсианских городах, происходило одно и то же. Холод объял их, точно с неба пал белый снег.

В темных аллеях под факелами дети пели:

…Пришла, а шкаф уже пустой,Остался песик с носом!

– Дети! – раздавались голоса. – Что это за песенка? Где вы ее выучили?

– Она просто пришла нам в голову, ни с того ни с сего. Какие-то непонятные слова!

Захлопали двери. Улицы опустели. Над голубыми холмами взошла зеленая звезда.

На всей ночной стороне Марса мужчины просыпались от того, что лежавшие рядом возлюбленные напевали во мраке.

– Что это за мелодия?

В тысячах жилищ среди ночи женщины просыпались, обливаясь слезами, и приходилось их утешать:

– Ну, успокойся, успокойся же. Спи.

– Ну, что случилось? Дурной сон?

– Завтра произойдет что-то ужасное.

– Ничего не может произойти, у нас все в порядке.

Судорожное всхлипывание.

– Я чувствую, это надвигается все ближе, ближе, ближе!..

– С нами ничего не может случиться. Полно! Спи. Спи…

Тихо на предутреннем Марсе, тихо, как в черном студеном колодце, и свет звезд на воде каналов, и в каждой комнате дыхание свернувшихся калачиком детей с зажатыми в кулачках золотыми пауками, и возлюбленные спят рука в руке, луны закатились, погашены факелы, и безлюдны каменные амфитеатры.

И лишь один-единственный звук, перед самым рассветом: где-то в дальнем конце пустынной улицы одиноко шагал во тьме ночной сторож, напевая странную, незнакомую песенку…

Август 1999

Земляне

Вот привязались, стучат и стучат!

Миссис Ттт сердито распахнула дверь.

– Ну, в чем дело?

– Вы говорите по-английски? – Человек, стоявший у входа, опешил.

– Говорю, как умею, – ответила она.

– Чистейший английский язык!

Человек был одет в какую-то форму. За ним стояли еще трое; все они были заметно взволнованы – сияющие, измазанные с головы до ног.

– Что вам угодно? – резко спросила миссис Ттт.

– Вы – марсианка! – Человек улыбался. – Это слово вам, конечно, незнакомо. Так говорят у нас, на Земле. – Он кивнул на своих спутников. – Мы с Земли. Я – капитан Уильямс. Мы всего час назад сели на Марсе. Вот прибыли. Вторая экспедиция! До нас была Первая экспедиция, но ее судьба нам не известна. Так или иначе, мы прилетели. И вы – первый житель Марса, которого мы встретили!

– Марсианка? – Брови ее взметнулись.

– Я хочу сказать, что вы живете на четвертой от Солнца планете. Точно?